Валентина удивленно взглянула на Зою Александровну, как бы говоря: зачем вы показали мне снимок, я не знаю ни эту женщину, ни этого ребенка.
— Это, Валечка, твоя мама, и ты очень похожа на нее, — шепотом сказала Зоя Александровна.
— Мама? — вырвалось у Валентины. Теперь она смотрела на Зою Александровну с болью и упреком, точно спрашивая: зачем вы так жестоко шутите?
— Да, Валечка, твоя мама, а на руках у нее ты — совсем еще маленькая.
Валентина опять взглянула на снимок молодой женщины. Мама… Ей никогда и никого не доводилось называть этим ласковым именем — мама. Теперь она напряженно всматривалась в черты молодой улыбающейся женщины и вдруг, как сквозь далекий-предалекий сон, припомнила материнский голос — чистый, воркующий, и ее какой-то особенный смех — заливистый и звонкий. И больше ничего не сохранила память. Ничего! Валентина даже не была уверена — материнский ли голос припомнился ей, материнский ли смех прозвучал откуда-то из туманного прошлого.
— Я тебе, Валечка, никогда не рассказывала твою историю, не говорила, как ты попала в наш детский дом.
Прежде Валентина не очень-то задумывалась, кто она и откуда. Детский дом был ее семьей, ее родным домом. Когда-то она ждала — приедут за ней папа, мама или дедушка, а потом поняла: родители погибли на войне, как у многих ее товарищей, и даже не догадывалась, что у Зои Александровны хранится эта фотография.
— Расскажите, Зоя Александровна, — попросила Валентина.
— Теперь можно, ты взрослая… Это было поздним летом сорок первого года. Нашему детскому дому было приказано эвакуироваться в глубокий тыл. Мы ехали на машинах… Ох, если бы ты знала, Валечка, как трудно было пробираться по запруженным войсками и беженцами дорогам. Видимо, благодаря своей молодости я тогда перенесла все. Над дорогами постоянно висели фашистские самолеты и бомбили, бомбили без разбора, никого не щадя. Но наших ребятишек будто сама судьба хранила: мы благополучно избегали бомбежек. Однажды на дороге нас остановил военный — майор. Он держал на руках ребенка и очень обрадовался, что встретил нас. За полчаса перед нами под бомбежку попал обоз беженцев. Страшно вспомнить, что мы увидели на дороге — разбитые телеги, разорванные бомбами лошади, еще пылающие машины. А сколько людей — убитых, раненых… Жутко было смотреть на все это. Оказалось, что в кювете рядом с убитой пожилой женщиной майор нашел живого ребенка. Это была ты, Валечка. Майор торопился. Он передал нам девочку. Мы только потом спохватились, что не спросили имени военного, а он, должно быть, тоже второпях, не поинтересовался, куда мы едем. У тебя в руках оказалась маленькая сумочка. В ней мы нашли деньги и вот эту фотографию. Посмотри — на обратной стороне карточки написано: «А это мы с дочуркой». Единственное, что ты знала — свое имя. Ты долго плакала, звала бабушку и маму. Потом, когда тебе дали кусочек сахара, успокоилась. Если о тебе потом спрашивали, чья, мол, мы отвечали — Майорова. Так и стала ты Валентиной Майоровой. Отчество мы тебе сами придумали — Петровна, а почему Петровна, я уж теперь и сама не помню.
