Итак, 6 г. до Р.Х. резко переломил судьбу Тиберия. Победитель ретов, винделиков, паннонцев, германцев, триумфатор, консул, трибун, второй человек в империи добровольно покидает столицу и удаляется в изгнание вопреки воле владыки Рима и его супруги, своей матери! Беспрецедентный в римской истории случай. На такое мог решиться только очень сильный и глубоко оскорбленный человек. Было ли непосредственным толчком письмо Юлии Августу, порочащее Тиберия, продиктованное ей Гракхом? Не исключено.>{93} Это как-никак объяснение внезапного решения Тиберия.
Но ведь он мог убедиться, что Август не придал письму значения, поскольку настаивал на присутствии Тиберия в столице с сохранением всех его полномочий и признании всех заслуг… Значит, сильно накипело у него на душе. Письмо Гракха-Юлии могло быть тем самым перышком, что сломало спину верблюду, как гласит пословица.
Вырвав у Августа решение на отъезд, Тиберий действовал стремительно: «Добившись наконец позволения уехать, он тотчас отправился в Остию, оставив в Риме жену и сына, не сказав ни слова никому из провожавших и лишь с немногими поцеловавшись на прощание. Из Остии он поплыл вдоль берега Кампании. Здесь он задержался было при известии о нездоровье Августа; но так, как пошли слухи, будто это он медлит, не сбудутся ли самые смелые его надежды, он пустился в море почти что в самую бурю и достиг наконец Родоса. Красота и здоровый воздух этого острова привлекли его еще тогда, когда он бросил здесь якорь на пути из Армении».>{94}
Холодное прощание Тиберия с провожавшими в Риме едва ли проявление только свойственной ему замкнутости и даже нелюдимости.
Похоже, недоброжелателей в Риме у него было предостаточно. Этим и объясняются слухи, что он задержался у берегов Кампании в ожидании рокового исхода болезни Августа. Август не отличался могучим здоровьем и болел довольно часто. Возможно, на сей раз болезнь была тяжелее обычного его недомогания. И кто знает, что на самом деле думал о нездоровье императора Тиберий. Вовсе не обязательно полагать, что он вульгарно ожидал смерти Августа. Но ведь, если бы исход болезни владыки Рима оказался печальным, то кто, кроме Тиберия, мог бы взвалить на свои плечи тяжелейший груз управления империей? Ну никак не юный Гай Цезарь, только что одевший взрослую тогу!
Тиберий, достигший тридцати пяти лет и искушенный в делах военных, не чуждый дел гражданских, был в этом случае единственным человеком, способным возглавить империю. Он прекрасно это понимал, а интересы державы римской были ему не безразличны. Потому видеть что-либо дурное в его ожидании известий о ходе болезни Августа не приходится. Не личное здесь превалировало, но государственное мышление.
