Приказание было исполнено. Самойлова, готовая к следующей пьесе, быстро вышла из уборной и сыграла за дебютантку…
Как-то давно был при немецкой труппе сначала помощником бутафора, потом бутафором и, наконец, помощником режиссера некто Гемузеус. Главным же режиссером был Голанд, на которого Гедеонов однажды так разгневался, что пожелал непременно его сменить. По мнению Александра Михайловича удачным заместителем Голанда мог быть Орловский, хороший и известный актер той же труппы. Не долго думая, диретор послал за ним Гемузеуса, который через короткий промежуток времени и доставил его в дирекцию.
Гедеонов встретил его радушно и тотчас же приступил к деловому разговору. Гемузеус остался у дверей в смиренно-почтительной позе.
Выслушав предложение директора занять должность главного режиссера. Орловский ответил:
— Искренне благодарю ваше превосходительство за честь, но согласиться на это не могу.
— Почему? — удивился Гедеолов.
— А потому, что при нашем составе труппы и при той обстановке, какая существует теперь на немецкой сцене, ни один порядочный человек не имеет права согласиться быть режиссером. Для этого нужно быть подлецом и мерзавцем…
— Значит, отказываешься? — спросил Александр Михайлович.
— Да… решительно…
Директор повернулся в сторону Гемузеуса и произнес:
— Слышал?…
— Слышал.
— Понял?
— Понял-с.
— Ну, так с сегодняшнего дня я назначаю тебя главным режиссером.
Гемузеус молча поклонился.
На коронационном празднестве и Москве, в 1856 году, в одном из парадных спектаклей в Большом театре, Гедеонов обрил бороды всем итальянским певцам, принимавшим участие в этом торжественном представлении. Произошло это таким образом: первый акт оперы Алфксандр Махайлович смотрел из своей ложи и ужасно возмущался, что артисты появляются на сцене в напудренных париках и с небритыми бородами, что, конечно ослабляет впечатление своею противоестественностью. К концу действия Гедеонов до того рассвирепел на эту «антихронологию», что быстро спустился на сцену и отдал приказание моментально всем исполнителям выбриться. Конечно, поднялся ропот, но директор слышать не хотел ни просьб, ни уверений. Он приказал немедленно позвать нескольких парикмахеров и велел им в своем присутствии приняться за «удаление бород, безобразящих лица артистов». Итальянцы нехотя повиновались требованию директора, только один из них слишком уж энергично запротестовал. Он наотрез отказался расстаться со своей выхоленной красивой бородкой. Гедеонов подошел к нему и что-то шепнул на ухо до того внушительное, что тот сию же минуту опустился на приготовленный для него стул и подставил свое лицо под цырюльницкую длань.
