«Как сейчас помню — сижу я, покуривая трубку, и наблюдаю, как кипит вода на спиртовой лампочке… я, знаете, всегда беру в такие экспедиции спиртовую лампу. Случайно я взглянул на болото и залюбовался картиной солнечного заката. Все болото казалось багровым и при том вперемешку с черным — полосами, знаете, великолепное зрелище. А за болотом вся местность до самого подножия отдаленных холмов была окутана каким-то туманным сумраком, небо же было красным и казалось устьем пылающей печи. А в расстоянии всего каких-нибудь пятидесяти ярдов у меня за спиною сидели эти проклятые язычники и, не обращая внимания на красоту вечера, сговаривались, как бы удрать на моей лодке, оставив меня одного на берегу с трехдневным запасом провизии, палаткой и одним маленьким бочонком пресной воды. Случайно слышу я какой-то вой позади себя; обертываюсь, а челнок — его и лодкой-то нельзя назвать — ярдах уже в 20 от берега, и негодяи гребут из всех сил. Я сразу смекнул, в чем дело. Ружье мое осталось в палатке, да к тому же у меня и пуль не было, а только утиная дробь. Они знали это. Но в кармане у меня лежал револьвер; выхватив его, я кинулся к берегу.
„- Назад! — крикнул я в бешенстве.
„В ответ какое-то бормотанье, и негодяй, разбивший яйца, прямо стал насмехаться надо мною. Я прицелился в другого — он был здоров и работал веслом, но промахнулся. Негодяи смеются. Но я не отчаивался. Я знал, что мое спасенье в хладнокровии, прицелился снова и довольно удачно, заставив его с веслом подсочить в лодке. На этот раз он уже не смеялся. Третья пуля попала ему в самую голову, и негодяй полетел за борт, а вместе с ним и весло. Это был недурной выстрел для револьвера. Я уверен, что до лодки было не меньше 50 ярдов. Негр пошел ко дну, как ключ. Я, право, не знаю, был ли он убит или же просто оглушен и утонул. Затем я начал кричать другому негру, чтобы он вернулся, но тот только метался в лодке и даже не отвечал мне. Тогда я расстрелял по нему остальные патроны, но промахнулся.
„Могу вам признаться, что я чувствовал себя порядочным дураком. Я стоял совершенно один на этом проклятом побережье, сзади лежало ровное болото, а предо мною расстилалось темное безбрежное море, на котором едва виднелась лодка, уносимая течением все дальше и дальше. Я проклинал и Даусонов, и Джемрачсов, и музеи, и все, что только имеет с ними какую-либо связь. Я кричал негру до тех пор, пока не охрип и пока крики не перешли в стоны.
