„Я не хочу вам сознаться, как долго тянулось такое положение. Я убил бы его скорее, если б только знал как. Как бы там ни было, но, наконец, я придумал способ; он, знаете, в большом ходу в Южной Америке. Связав все свои лесы от удочек и переплетя их со стеблями некоторых морских растений, я приготовил прочную веревку, длиною ярдов 12 или несколько больше. На каждый из концов этой веревки я привязал по куску кораллового камня. Эта работа заняла у меня порядочно времени, потому что мне приходилось частенько-таки прерывать ее, чтобы лезть в воду или взбираться на дерево, смотря по обстоятельствам, знаете. Как только оружие мое было окончено, я тотчас взял веревку на середину и, подняв руку, стал кружить одним из концов ее у себя над головой, так что камень описывал круги. Прицелившись, я выпустил веревку из рук и предоставил камню лететь по направлению к моему врагу. Первый раз я промахнулся, но за вторым разом снаряд попал ему в ноги и веревка плотно охватила их в несколько оборотов. Он, конечно, упал. Я тотчас выскочил из воды и своим ножом перепилил ему горло…
„Не хочется об этом и вспоминать. Убивая его, я чувствовал себя положительно убийцей, несмотря на большую злобу, которая кипела в моей груди. Когда я стоял над ним, видя, как он истекает кровью на этом белом песке, как дергается в последней агонии его великолепные ноги… фа!
„После этой трагедии уединение сделалось для меня настоящим проклятием. Бог мой! Вы не можете себе представить, как мне не хватало этой птицы. Я сидел над ее трупом и плакал над ним, а когда оглядывался на этот пустынный, бесплодный риф, то меня дрожь охватывала. Я вспоминал о нем, какая славная, веселая птица был мой Пятница, когда только вылез из яйца, какую массу смешных шуток выделывал он, прежде чем стать таким злым. Мне приходило в голову, что, быть может, если б я только ранил его, и стал бы ухаживать за ним, то мне удалось бы обуздать его злой характер. Если бы была хоть какая-нибудь возможность копать яму в коралловой скале, я непременно похоронил бы его. Мне казалось, что это не птица, а человеческое существо. Так как у меня и в мыслях не было, чтобы съесть его, то я положил убитого в лагуну, где маленькие рыбки обглодали его до-чиста. Я не сохранил даже перьев. А вскоре явилось и освобождение. Какому-то молодцу, крейсировавшему в этих водах на собственной яхте, пришла в голову фантазия удостовериться, существует ли еще атол, послуживший мне тюрьмою, или давно уже размыт океаном.
