— А прочія земли?
— Турокъ живетъ не хорошо; у тѣхъ повѣрья нехорошія.
— Какія жъ у нихъ повѣрья?
— У насъ Христосъ, Богородица, Николай Угодникъ, а у турокъ только и есть, что одинъ Мугамедъ.
— Какой Мугамедъ?
— У турокъ онъ самый и есть за всѣхъ. А такъ, распутный человѣкъ. «Вина», говоритъ, «не пей, а женъ сколько хочешь держи». Вотъ и вся ихъ вѣра; а турокъ ему одному только и молится!
— Только одному и молится?
— Одному! Вотъ еще шведъ не ловко живетъ; не то, чтобъ не хорошо, а такъ: за большимъ хлюстомъ не гонится, — ему этого же надо совсѣмъ.
— А другія царства?
— Тѣ хорошо живутъ. Вотъ что Букарія, что Саксонія, что земля, гдѣ живетъ наша царевна; живутъ — и Боже мой!.. Вотъ еще французъ…
— Какъ тѣ живутъ?
— Да вотъ я у француза два раза былъ, а больше полфунта хлѣба въ день и не съѣшь.
— Отчего?
— Того да сего хватишь — ну, и сытъ!.. фрукты разные… А вина простаго нѣтъ: все вино ренское!
— Ренское вино лучше нашего?
— Ренское лучше: выпьешь стаканъ, два, хоть и три — ни рукой, ни ногой не владѣешь, а не ошалѣешь, память не отшвибетъ. Нашей водки выпьешь два стакана — и память всю отшибетъ, и на другой день голова болитъ, а отъ ренснаго и голова не болитъ.
— Какая у васъ рѣка? спросилъ я переправлявшихся на паромѣ со мною козаковъ съ возами дровъ, подъ самымъ городомъ Погаромъ.
— Наша рѣка прозывается Судогость, отвѣчалъ мнѣ одинъ изъ нихъ: вода ужь очень сладкая, оттого я называется Судогостію.
— Я какъ-то въ тонъ не возьму; вода сладкая въ рѣкѣ, оттого и рѣка называется Судогостію.
— Вода сладкая, рѣку и назвали Сладостію; рѣка наша сперва такъ и называлась.
— Какъ же она теперь называется не Сладостію, какъ ты говорилъ, а Судогостію?
— Татары такъ ее назвали: по нашему сладость, а по татарски судогость, все одно и тоже слово. [6]
— Да вашъ и городъ сперва былъ не Погаръ, прибавилъ другой козакъ.
— А какъ же?
— Сперва онъ прозывался Радовое.
— Не Радовое, — Радувуль, поправилъ первый козакъ.
— Это все равно: что Радувуль, что Радовое, а только не Погаръ. Сперва, кто ни заѣдетъ въ нашъ городъ — всѣхъ радовало; а тамъ, какъ сталъ нашъ городъ горѣть: то ноньче пожаръ, то завтра другой… да пожары какіе были? весь городъ выгоритъ! «Какой говоритъ народъ, кто Радувуль? Это Погаръ!» Съ тѣхъ самыхъ поръ и стали называть Погаромъ.
— Для кого Погаръ, а для кого остался все тотъ же Радувуль: у насъ въ городѣ всѣ живутъ по закону, какъ Богъ велѣлъ.
— Я думаю, есть и всякіе?
