— Съ трудовъ?
— Съ работы!
— Куда она идетъ? спросилъ я, когда мы разошлись съ этой бабой.
— Траву жать.
— Развѣ у васъ траву жнутъ?
— Случается — и жнутъ.
— Косить, кажется, легче?
— Бабѣ косить — не идетъ!
— Отчего же?
— А такъ! Бабѣ ни косить, ни сѣять хлѣбъ, рожь, овесъ не приходится: ея дѣло капусту, что ль, картофель сажать; а сѣять бабѣ нельзя.
— А пахать можно?
— Пахать, боронить можно.
Мы подошли къ Деснѣ, переправились на другой берегъ въ лодкѣ, которыхъ здѣсь стояло по обоимъ берегамъ до восьми, и взобрались по крутой горѣ до Глинева.
— Пойдемъ ко мнѣ, приглашалъ меня одинъ изъ моихъ случайныхъ товарищей.
— А то хоть и ко мнѣ, приглашалъ другой.
— Спасибо на добромъ словѣ, отвѣчалъ я:- очень ужь я усталъ, и ввалился въ первую попавшуюся мнѣ избу. Изба эта стояла на дворѣ, на улицу выходили ворота и заборъ, по орловскому обычаю; но сама изба сильно смахивала на хату: внутри была, хоть и плохо, да выбѣлена, окна были въ двухъ стѣнахъ, печь у самыхъ дверей; печь черная, но съ печуркой, тогда какъ въ орловскихъ, рязанскихъ избахъ печь въ противоположной отъ дверей стѣны и окна только съ одной стороны. Передній уголъ — въ дальнемъ отъ дверей углѣ, а въ орловскихъ избахъ въ ближайшемъ.
— Здравствуй, хозяйка, сказалъ я, войдя въ избу, сидѣвшей такъ старухѣ.
— Здравствуй, родимый! Да какъ же ты умаялся! Ляжь тутъ-то на лавочку, отдохни; ляжь; семъ-ко я подложу тебѣ подъ головку, говорила и въ то же время хлопотала старуха. — Да выпей водицы; только одной воды не ней, — это не хорошо будетъ; а ты вотъ возьми кусочекъ хлѣба, посоли, послѣ пожуй, да и запей водицей; напоила бъ тебя и квасомъ, да, видитъ Богъ, квасу ни ложкя нѣтъ…
Когда я немного отдохнулъ, ко мнѣ подошла сноха моей хозяйки.
— Ты ныньче еще не обѣдалъ? спросила она меня.
— Нѣтъ, еще не обѣдалъ.
— Погоди я тебѣ бурачковъ налью.
Она налила въ чашку бураковъ, положила предо мной ковригу хлѣба, пододвинула соль.
— Кушай на здоровье! сказала она.
— Сходи-тко, налей въ чашечку молочка, прибавила старуха хозяйка. Сноха пошла за молокомъ.
— И какъ не измаяться въ такую жару да сухмень! заговорила словоохотливая старуха: — вишь какая сушь стоятъ! И Господь знаетъ, что-то будетъ! На коноплю какая-то мушкара напала: по инымъ мѣстамъ всю коноплю мошка эта поѣла, земля какъ будто вчера только вспахана; а безъ конопли, что дѣлать, чѣмъ питаться?! Просто головушка наша грѣшная! Отъ сухмени отъ этой и скотъ-то весь попадалъ: весь, таки весь…
