— Ого!.. У нас без крахмальной сорочки швейцар никого не пустит! Да и то ещё смотрит и чуть что — пальтишко плохонькое или шляпчонка помятая — так и совсем: «От ворот — поворот!» — с гордостью вставила Маня.
— А всё-таки на воле лучше: сама себе хозяйка, — проговорила до сих пор молчавшая Маша Маленькая. — Вот мы с Надей когда на Ямской жили, три комнаты с кухней и прихожей занимали… На полу ковры, на стене в спальнях ковры, кровати с пружинами, на подъезде швейцар… Вот это так хорошо!.. Бывало, заплатишь хозяйке вовремя за квартиру и живи себе как знаешь, что хочешь ешь, во что нравится — одевайся!..
— Да, на Ямской мы пожили! — с радостной улыбкой в глазах перебила её Надя Крутинина. — К маленькой Маше ходил маленький график… Сержем его звали, а ко мне… Ого!.. Коммерции советник и купец первой гильдии… Жену свою он называл ведьмой, а ко мне ходил… Бывало, часу в двенадцатом ночи приедет, а швейцар за ним несёт целую корзину разных закусок и вин… Шампанское он очень любил… Бывало, пробка в потолок, а вино в бокалы! И пошла писать!.. Хорошо он, чёрт его дери, на гитаре играл и цыганские романсы пел… Всю ночь, бывало, напролёт гуляем: Маша вот вернётся, Соня из девятого номера придёт, а когда и маленький графчик к нам прилепится…
— «Прилепится»… — обиженным тоном перебила подругу Маша Маленькая, — твой Игнатий Иваныч сам, бывало, графа пригласит, потому, ему было лестно с графом погулять…
— Ле-е-стно!.. Плевал он на всех графов-то… Он миллионщик был, понимаешь!?. - в свою очередь перебила Машу рассказчица и, уловив голосом прежний тон, продолжала. — На тройках мы тоже часто катались!.. Возьмём, бывало, самую лучшую тройку, сядем вдвоём и поедем… Едем-едем и чёрт знает куда заедем — за Лесное, за Парголово… А потом назад, в «Хижине дяди Тома» привал сделаем и домой… А как-то раз по морю ему вздумалось прокатиться, по льду… Извозчик сначала упирается, а потом Игнатий Иваныч как сунет ему в шею да к носу ему трёшницу — и понеслась наша тройка, и понеслась!.. Едем по льду, а он трещит — в начале зимы это было, — едем, кучер орёт во всю глотку на лошадей, а мы сидим в обнимку да целуемся… Потом остановились, выпили из горлышка портвейна, кучера угостили и опять вперёд! Игнатий Иваныч отстранил кучера, взял в руки вожжи да как гикнет! Да как понесут нас лошади!.. Впереди — широко-широко! Ничего не видно!.. Огоньки где-то горят, в Кронштадте что ли или где, а мы несёмся… Снег под полозьями хрустит, в лицо бьёт ветер…
