Надька Новгородская недолюбливала папиросниц, и, когда они уединялись и беседовали о своих фабричных делах, она громко через всю комнату кричала:
— Ну, сошлись опять!.. «Бабочки»! «Зефирчики»!.. Идите, черти, к нам!..
Папиросницы добродушно выслушивали Надежду и иногда примыкали к её шумному кружку.
— Что вы там сизые голубки воркуете!?.
— А ты что как ворона каркаешь!? — сдвинув брови, возражала ей Михайлина. — Привыкла ты орать во всё своё большое горло, и ничего в этом хорошего нет!
— А что хорошего в шипении?.. Заберётесь в угол да и шипите…
Иногда беседа, начавшаяся добродушными насмешками, кончалась спором, и спорщицы расходились почти врагами. Все ссоры между больными одиннадцатой палаты носили такой характер, что им нельзя было придавать какое-либо серьёзное значение: так и казалось, что спорят эти люди только потому, что им скучно, что порою им не о чем говорить, так как уже всё давно переговорено.
За самую скромную из всех больных слыла Серафима Гундобина, что немногим из обитательниц одиннадцатой палаты нравилось. Бойкая Надька Новгородская чаще других посмеивалась над нею и как-то раз со злобной усмешкой сказала:
— И когда ты, Сирочка, перестанешь быть красной девицей? Сидишь — глазами моргаешь, говоришь — глаза опускаешь… Верно, строга у вас в заведении-то Прасковья Ивановна?..
— Ехидная, страшная! — ответила за Гундобину Маня. — Если бы не содержание да не гости, давно бы мы с Серафимой в другое место перешли…
— То-то вы носы-то и задираете! — с усмешкой заметила из своего тёмного угла «Худышка», но на её замечание никто не обратил внимание.
— У нас строго, но хорошо, — продолжала прежним тоном Маня, — туалеты хорошие, обед вкусный — рябчиками по праздникам кормят и пирожное дают… Опять же, какая музыка по вечерам играет! Какие танцы у нас танцуют: Pas de quatre, Chaconne, Венгерку!.. А какие кавалеры у нас бывают — знатные, богатые, ловкие… Иной раз приедут офицеры — гвардейцы или пажи — chic!..
Надька Новгородская вскочила с койки, щёлкнула пальцами правой руки и пропела:
«Шик, блеск, immer elegant
[1],
Хоть пустой карман!..»
К ней присоединилась Аннушка, и они вдвоём не очень стройно закончили:
«И возвращаюсь я домой
Всегда свинья свиньёй»…
Все присутствующие в одиннадцатой палате громко захохотали, и их заразительный хохот слышался минут пять…
— Да-а… В хорошем заведении хорошо жить, — вздохнув проговорила Аннушка, покуда хохот прекратился. — А вот у нас, — после паузы продолжала она, — всё больше так голь несчастная в гостях бывает: приказчики, солдаты, чернорабочие…
