Развести огонь было бы можно даже из сырых дров, но Елена, косясь на небо, запретила. Недовольны были все, но не смолчал только Дэниэль:
— Какого чёрта? — губы у него дрожали, он резко вытер лицо снятой маской. — Мы же ночью сдохнем! Нужно развести огонь!
Елена даже не снизошла до объяснений — присела на валежину, раздёрнула ремни сапог и вылила из них воду, потом — выжала носки. Сапоги сами по себе не промокали, но вода налилась внутрь за голенища, и их пришлось сушить, плеснув в каждый по порции тетратила[30] — сапоги ухали, как миномёты, выбрасывая клубы фиолетового призрачного пламени и даже подпрыгивая. Зато после этого обуваться было — одно удовольствие. Пообедали саморазогревающимися консервами, выпили немного рома. Банки Елена приказала утопить в болоте и окрысилась на Дэниэля за брошенную наземь крышку:
— Подними и выкинь!
— Кто её тут найдёт? — проворчал тот.
— Кому надо — найдут!
Крышка плюхнулась в болото — Дэниэль со злости запустил её так, что она «напекла блинов». Все выглядели усталыми и злыми, лично Витька хотел спать — всё равно, как и где. В лагере они совершали тридцатикилометровые марш-брорски, но он ни разу не чувствовал себя до такой степени вымотанным. Сказалось постоянное нервное напряжение — не боевая вспышка с выбросом адреналина, а постояное тихое истощение сил. Больше всего он бояся, что Елена пихнёт его в часовые, но она поставила Джека, Эриха и себя — однако, Жозеф вызвался вместо неё.
— Я бы не смог, — честно шепнул ему Витька.
— Чего? — буркнул валлон.
— Ну, дежурить вызваться вместо…
— Сможешь, — так же равнодушно буркнул тот, — когда до такой же степени обалдеешь, как и мы…
— Хватит болтать, — приказала Елена, заворачиваясь в термоплёнку. — Все в кучу, и чтоб ни писка до подъёма.
— Скатах,[31] — заметил Джек, тем не менее, заворачиваясь в свой кусок…
…Дикая была ночка. Витька на всю жизнь запомнил этот мокрохолодопронизывающий ужас. Термоплёнка исправно грела, но это мало помогает, когда дует и мочит со всех сторон. Лежали кучей, ивсю ночь только и занимались тем, что переползали друг через друга ближе к центру.
В этом жутком, тягучем полусне-полубодрствовании Витька с ужасом вспоминал, как жаловался на тыловое бездействие в тёплом блиндаже! Каким он юыл идиотом… Но он-то ладно, а как же ветераны, уже знавшие, что такое рейд?! Как они-то могли жаловаться на то, что не испытывают этого кошмара?!
Утром никто не шутил и вообще не разговаривал — всё выглядело довольно жутко. Совершенно молча поели (по одной банке чего-то неразличимого, на восхитительно горячего на двоих) и с маниакальным упорством полезли куда-то по мокрому лесу. Если бы Витька присмотрелся к поведению Елены и Джека, он бы понял, что те вполне ориентируются в ситуации. Но присматриваться, по правде сказать, не было сил.
