— Вы позволяете им грабить страну. Я, правда, молод, господин адмирал, и
воюю не так давно, как вы. Но я никогда не думал, что чужеземцы, вместо того
чтобы сражаться бок о бок с нами, будут жечь наши деревни и пытать наших
крестьян, вымогая у них последние крохи. Деревенские жители убивают мародеров
из вашего войска, ибо это хищные звери, мы же расправляемся все ужаснее с
людьми, которые говорят на машем языке.
— Они не признают нашей веры, — отозвался протестант, трагически
насупившись. Генрих стиснул зубы, иначе у него вырвались бы слова — он с ужасом
слышал, как они уже звучат у него в душе, — слова возмущения против
религии.
— Не может быть, чтобы все это свершалось по воле божией! — воскликнул
он.
Колиньи решительно отрезал:
— В чем воля божия, — это вы узнаете, мой принц, в конце похода. Но господь
бог, видно, хочет еще сохранить меня для угодных ему деяний: стража опять
поймала убийцу, подосланного ко мне Гизами.
Про себя он решил держать этого молодого критика как можно дальше. Перед
битвой под Монконтуром, которую адмиралу опять было суждено проиграть, он
отправил обоих принцев, ради их безопасности, в тыл, хотя один бушевал, а
другой горько плакал. Потом снова появилась Жанна д’Альбре, и они стали держать
совет. После нового поражения протестантское войско лишилось еще трех тысяч
солдат, и не оставалось ничего другого, как отвести его на юг, не ожидая, чтобы
его меньшая часть присоединилась к нему на севере.
Жанна, как обычно, привезла с собой своих пасторов. Она втайне совещалась с
Колиньи, и после этих совещаний павший духом старик еще раз стал победителем.
Ибо та внутренняя победа, которую мы одерживаем в своей душе, — это главное,
военная победа идет за ней по пятам: так верила Жанна. После совещаний ее
пасторы запевали псалмы, а войско и его полководец чувствовали себя опять
благочестивыми и сильными.
И вот войско двинулось форсированным маршем, и обе его разобщенные части
действительно соединились. Протестанты прошли через всю страну вплоть до
графства Невер. И отсюда они стали угрожать Парижу. Двор сейчас же зашевелился.
Колиньи еще продвигался вперед, а госпожа Екатерина и Жанна уже торговались.
Войско еще наступало, а мир был уже подписан, и лишь тогда оно остановилось.
Этим договором протестантам была дана свобода вероисповедания.
Генрих радовался вместе с матерью: он видел, что она счастлива. И даже сам
чувствовал себя счастливым, пока ни о чем не задумывался. Однако во время
наступления он заболел, ему пришлось застрять в каком-то городе, и тут, на
досуге, он припомнил все ужасы этой войны и навсегда запечатлел их в своей
памяти. А может быть, он и заболел от злодейств, совершенных протестантским
войском, как некогда свалился как будто в оспе лишь потому, что его принуждали
сделаться католиком.
