— И у тебя тоже.
Оба подростка выпустили из рук поводья, остановились и в упор посмотрели
друг на друга. Конде даже погрозил кулаком. Но Генрих не обратил на это
внимания; напротив, вдруг обвил руками шею двоюродного брата и поцеловал его.
При этом он подумал: «Немножко завистлив, немножко слаб, но по крайности все же
не друг, а если нет, так должен стать другом!»
Обнял кузена и Конде. Когда они опустили руки, глаза у него были сухи, а у
Генриха влажны.
Все же посылать войска в Беарн стоило, ведь они там побеждали. Господам в
Париже придется над этим призадуматься, решил сын Жанны, мадам Екатерине тоже,
пожалуй, станет душновато под ее шубой из старого жира. Мы стоим с большей
частью нашей армии в Пуату, на полпути к столице королевства, и мы его завоюем
любой ценой! Вперед!
Оба потребовали свидания с адмиралом, и Колиньи принял их, хоть и трудно
было ему придать своим чертам выражение решимости и непоколебимого упования на
бога: уж слишком много ударов обрушил на него господь за последнее время!
Однако старый протестант выказал себя твердым в несчастье, он знал, что ему
предстоят суровые испытания. Ведь никому нет дела до того, какая тоска
овладевает им в иные часы ночи, когда он остается один и даже к всевышнему уже
не находит пути. Все же он выслушал взволнованных подростков с полным
самообладанием.
Двоюродный брат был необузданнее Генриха. Безо всяких учтивостей он
потребовал, чтобы Колиньи шел на Париж. Бросил ему упрек в робости за то, что
старик не предпринимает решительных шагов, — осадил Пуатье, и ни с места, никак
взять его не может. Враг же этим пользуется и собирает свои силы.
Адмирал задумчиво смотрел на обоих, на того, кто кипел, и на того, кто молча
ждал. Умудренный опытом, старец отлично понимал, чью именно волю и мысль
выражает этот юноша, потому и ответ свой обратил не к Конде, а к Наварре.
Колиньи объяснил: позиции врага на пути к Парижу слишком сильны, и не остается
ничего иного, как искать соединения с войсками, отосланными на юг; кроме того —
тут он многозначительно поднял палец, — ему ведь надо позаботиться и об
иноземцах: они должны получить свое жалованье. Иначе они сбегут. Сам он уже
пожертвовал фамильными драгоценностями, не допустив, чтобы наемники самочинно
добывали себе вознаграждение. Но об этом он умолчал; христианину не подобает
кичиться своими жертвами, и человеку гордому также. Колиньи предоставил
молодому принцу Генриху, разглагольствовать и предъявлять ему незаслуженные
обвинения.
