— Эй, старик, здорово ты меня напугал, — сказал я.
— А ты что тут делаешь?
— Хочу загореть перед отъездом в свой ежегодный отпуск в Вест-Индию, — говорю.
— Да у тебя уже и так потрясный загар. Ты сюда каждый день ходишь?
— Смотря по погоде. Когда дождь или ветер, я, понятно, сижу дома и ковыряю в носу.
— Не остроумно, — сказал он. — Ты ничего такого не замечал? Я хочу сказать, здесь, поблизости?
— Я замечаю только, когда заходит солнце, Краб, — сказал я. — И тогда ползу домой. А в чем дело? Ты затеваешь что-нибудь?
С такими, как этот Краб Кэррон и его брат, мой ровесник, по прозвищу Носарь, надо напрямик, без церемоний — иначе с ними нельзя.
— Нет, просто так интересуюсь.
Он присел возле меня на корточки и стал жевать соломинку. Оба эти Кэррона — красивые ребята, но если просветить им головы рентгеном, так там сплошь слоновая кость окажется, и притом далеко не лучшего качества. В Крабе было росту без малого шесть футов — видный из себя.
Он был смуглый, черноволосый, лицо длинное, как у индейца. Глаза не то карие, не то черные — не разберешь, но в общем под цвет волос. Он носил красные джинсы, которые, наверно, мог натянуть только с помощью ботиночного рожка, и шерстяную спортивную рубашку. Говорят, его дед был испанским матросом. Может, это и правда. Во всяком случае, он сильно смахивал на тореадора, да и брат его тоже.
— Ты работаешь, Краб?
— Ага, работаю, торгую с тележки, когда найду, где ее поставить; словом, промышляю случайными заработками. — Он отвернулся. — Ты не видел сегодня старика Неттлфолда?
— Мельком. Он уехал на своей старой кляче. Брал у него серп дня четыре или пять назад. А на что он тебе?
— Да так просто, — сказал Краб. — Слышь… Есть у меня одно дельце в его доме. Все честно-благородно, но я не хочу, чтоб старик знал про это, да и другие тоже. Ничего особенного. Может, когда-нибудь приму тебя в игру. Молчать умеешь?
— Могила, — сказал я.
— Гляди, — сказал он, указывая соломинкой, — отсюда все видно. Всех, кто приходит и уходит. Хорошо, что я на тебя наткнулся.
— А если б я на тебя — какая разница, — сказал я. — Чужими делами не интересуюсь.
Но все же меня мучило любопытство.
— Подвинься, — сказал он. — Дай прилечь.
Мы с ним подремали немного. Во всяком случае, мне казалось, что он дремлет. А я не мог заснуть, все думал, что у него на уме. Наконец я сел. Давно пора было домой к чаю, да и солнце пекло уже не так сильно. Я увидел старика Чарли — он шагал к дому по ухабистой дороге рядом со своей клячей, поддерживая гору тряпья на тележке. На дворе он остановился, высокий, толстый, в пальто с меховым воротником столетней давности и в засаленном котелке, надвинутом по самые уши. Я слышал, как он крикнул что-то. Дверь отворилась, и на двор вышла женщина. Не молодая уже — ей было сильно за тридцать. Толстая или, во всяком случае, пухленькая. И черноволосая, как Краб.
