И еще я, конечно, помогу моей старухе — схожу к адвокату и добьюсь развода, пускай выходит за Жильца. Буду таким хорошим, что даже старые сплетницы на скамье это заметят. В общем я до того размечтался, что никак не мог остановиться. Я встал. Потом снова лег, облокотился о подушку и с удовольствием закурил, выпуская дым из углов рта и через нос, так что он завивался кольцами, а потом смешивался с пылинками в солнечных лучах. На колени себе я поставил комнатную туфлю, потому что в доме не было ни одной пепельницы — моя старуха до смерти боялась пожара и запретила мне курить в комнате. Я лежал, пуская дым, и огонек сигареты был ничто перед моим внутренним светом.
Пылесос смолк. Я даже не пошевельнулся, а ведь в другой день я сразу погасил бы сигарету и разогнал дым. Она поднялась наверх и, конечно, увидела, что я курю. В руках она держала городскую воскресную газету и мой пиджак.
— Ты, я вижу, уютно устроился.
Я пробормотал извинение, но это не помогло.
— Сколько раз я тебе говорила — не смей курить в постели. — Пришлось мне погасить окурок в комнатной туфле. А она продолжала, все больше распаляясь: — Кстати, тут в газете есть кое-что для тебя интересное.
На первой странице была большая статья под заголовком: «Драка двух шаек молодежи в кинотеатре» — видно, тому малышу стало плохо, и пришлось отвезти его в больницу. А уж там корреспондент вытянул из Рода все. Приводились также свидетельства очевидцев с улицы, сильно приукрашенные. Выходило, что это был вечер ужасов: десятки молодых преступников дрались врукопашную, сверкали ножи, мелькали велосипедные цепи, звенели бутылки.
— Ты, конечно, тоже был там — я сразу заподозрила неладное, когда ты ушел в старом костюме.
Я промолчал. Только бы Род не выдал нас, иначе каждую минуту жди гостей. Я поглядел на часы — одиннадцать. Если б он раскололся, они были бы уже здесь — или, может, меня оставили напоследок?
— Чего молчишь, как воды в рот набрал — вот тут, на пиджаке, доказательство.
Я сказал:
— Послушай, мама…
Куда там. Она завелась надолго.
— Того и гляди полиция явится, — заключила она. — Что тогда соседи скажут!
— Все это преувеличено, — возразил я, хлопнув рукой по газете.
— Судя по пятнам на твоем пиджаке — ни>: чуть! — крикнула она сердито.
Что было делать? Не мог же я сказать, что мой дорогой друг вытер об меня нож, — это только подлило бы масла в огонь.
— Но теперь кончено, — сказала она, а я молча — пока еще молча — восхищался ею. — Изволь вести себя как следует. Я тебя приструню. С сегодняшнего дня ты без меня из дому не выйдешь.
