— С тех пор как школу кончили? — Я кивнул. — Тогда мы, наверное, ровесники.
Я не мог этому поверить — она, моя ровесница, может закрывать глаза и молиться, а я никогда и не думал о боге, не говоря уж о том, чтоб молиться ему.
— Да, вы с ней ровесники, — сказал пастор. — Надо бы вам познакомиться получше.
— Но я, право, не знаю…
— Приходите в церковь, по воскресеньям и средам — служба, по четвергам — чтение библии.
— Но я другой веры.
— Это неважно, все равно приходите. А то — милости прошу в понедельник или во вторник, сыграем в шашки. Вы играете в шашки? Вот и отлично, у меня давно уже нет хорошего партнера.
— Папа — любитель шашек, — сказала Дороти. — А вы какого вероисповедания?
— Сам толком не знаю — ходил в воскресную школу, и мне это надоело до смерти.
— А наша религия не надоест, — сказала Дороти.
Я чувствовал, что меня опутывают какой-то сетью, и встал:
— Простите, но мне пора.
— Смотрите же не забывайте нас, — сказал пастор. — Дороти, проводи его.
У двери она сказала:
— Приходите завтра слушать проповедь.
— Религия — это скучища. Сегодня мне в первый раз не было скучно, когда вы молитву читали.
Значит, господь избрал меня своим орудием, — сказала она. — Вы ощущали когда-нибудь прикосновение бога, Артур?
И она коснулась моей руки.
— Так — никогда, — сказал я. — Ни разу я этого не чувствовал и вообще ничего не чувствовал. От гимнов и всего остального меня в сон клонит.
— Приходите ради меня, — сказала она. — Завтра вечером. Пожалуйста.
— Скажут, что я с ума сошел.
— То же самое говорили и про апостолов — сошли с ума от молодого вина. Но разве вам не все равно, что люди о вас думают?
— Я сам себе хозяин, ни на кого не оглядываюсь.
— Но не настолько хозяин, чтобы послушаться своего сердца!
— Вы хотите меня принудить!
— Нет, убедить. Папа говорит: никогда не вколачивай религию людям в голову. Когда говоришь с ними об истинной вере, они робеют, тут уж ничего не поделаешь, но принуждать никого нельзя.
— А вы вот принуждаете!
— Нет, только направляю.
Но по пути домой я понял, что все это не так-то просто. Если они и не вколачивали в меня свою веру, то подталкивали к ней — дело ясное. И я уперся. Может, они желали мне добра. Но я не мог этого принять. Коснись бог или там Иисус Христос меня так, как она коснулась моей руки, ну, тогда я, может быть, и поддамся. Но даже тогда все будет совсем не так. По-моему, религия — я говорю про настоящую религию — это тайна. Ходит человек, с виду такой же, как все, и помалкивает: никаких гимнов, никаких молитв, никакой раздачи бутербродов на улице — словно ты на секретной службе. Повинуешься приказам, но без шума, и когда делаешь кому добро, то незаметно, а если человек, скажем, проштрафился на работе, то религия его выручает.
