Старик Джордж подошел к машине, чтобы заложить следующую дозу. История вышла неприятная, потому что все спешили, а тут задержка на целых полчаса. И еще неприятнее было видеть, как Спроггет и дядя Джордж рассматривали брак, а потом дядя Джордж повернулся ко мне и покачал головой. И вдобавок я понимал, что на этот раз никто ко мне не придирается — я сам был кругом виноват, и по моей вине могли пострадать двадцать человек.
Люди работали как черти, но кончили с опозданием почти на час, и это отнюдь не улучшило настроения, потому что заработали они всего по нескольку шиллингов и были все в мыле, хотя поспеть на матч еще могли. Первый матч сезона — его хорошо смотреть после легкой субботней смены. Я испортил им удовольствие. Спроггет, конечно, постарался, чтобы они знали об этом, но и без того все были мрачнее тучи. Даже бедняге Джорджу досталось.
Когда мы собирали инструмент, Спроггет подошел к нам.
— Вот что, Джордж с завтрашнего дня ты сам делай всю сложную работу, — сказал он. — А мальчишка пускай дрыхнет: во сне он ничего не напортит.
В общем я начисто осрамился — такую резолюцию выдвинул Спроггет, поддержали мои товарищи и единогласно принял я сам. День был душный, облачный. До самого вечера я носился на велосипеде, пригнувшись к самому рулю и поднимая ветер. Но это меня не успокоило. Я словно ехал внутри большой медной печи по нарисованной дороге, и мне почему-то казалось, что если я выеду за фабрики на береговое шоссе, то там будет пустота, как на краю света. Я сел на скалу и стал слушать, как шумят на пляже. Там было, может, две тысячи детей, и все плакали, так что я сам чуть не разревелся. Назад я ехал ровно двадцать две минуты. У меня оставалось еще четыре часа.
— Садись за столик, — сказал сержант. — Весь город как вымер, за целый день ни души.
— Жарища, — сказал я.
— Быть грозе.
— Лишь бы прохладней стало, — сказал я. — Не выпить ли нам пивка, сержант?
Мы выпили по бутылке прямо из горлышка. Пиво было теплое, и я с таким же успехом мог бросить деньги в канаву.
— Мне все обрыдло, сержант.
— Сколько лет не слышал этого слова, — сказал он, — а в мое время, если человеку все обрыдло, никто и внимания не обращал, это в порядке вещей считалось.
— Вот и со мной так.
— Как же так! — сказал он. — У тебя ведь вся жизнь впереди.
— Вот все говорят о жизни, сержант. А что это за штука? — спросил я. — Что она дает? — И я поглядел на его деревянную ногу, лежавшую на табуретке.
— Мне-то могло быть и хуже. Многим хуже пришлось, — сказал он. — Раненые валялись на земле, кричали, звали на помощь, а мы не могли к ним пробраться. Мне повезло — уцелел. А потом — автомобильная катастрофа в Риме, и очнулся я уже без ноги.
