После похорон мы с отцом отправились на берег моря поужинать. Погода стояла чудесная, и я уже давно так вкусно не ел. Выпив три бокала вина, мы смотрели на пенящиеся волны и чаек. Все вокруг пребывало в движении, но в то же время не менялось. Меня утешала мысль о том, что хуже, чем в прошлом году, уже не будет, по крайней мере временно.
– Думаю, вместе мы справимся, – сказал я отцу.
Я и вправду так думал. Вообще-то, там, на берегу моря, я ощущал себя совершенно счастливым и мог сказать все, что угодно, особенно отцу, которому в последнее время пришлось несладко.
– Я тоже так считаю, – улыбнулся он.
Следуя за катафалком в своем «фиате», он признался, что очень огорчен. «Я даже прослезился», – сказал он. Это «даже» слегка резануло слух, так что вдруг в моем воображении возникла вдова на заднем сиденье. А уж эту кумушку в тот день мне совсем не хотелось видеть. Однако, попивая вино на побережье, я напрочь забыл о том эпизоде.
Поначалу жизнь наша действительно текла довольно сносно. Одна наша соседка, преисполненная благих намерений, трижды в неделю готовила для нас еду, которую оставалось лишь разогреть. Однако очень быстро мне это осточертело. Каждый раз в кастрюлях обнаруживалась жилистая, нежующаяся говядина, и со временем я просто выкидывал их содержимое в мусорное ведро. У мамы сохранилась толстенная поваренная книга, и я решил ею воспользоваться. Это был адский труд, потому что ингредиенты того или иного блюда были разбросаны там по разным страницам, и мне приходилось часами собирать их воедино. Отец изо всех сил старался мне подыгрывать, пробуя запеченный в винном соусе лосось, но я подозреваю, что мясо, жесткое как подошва, было ему больше по вкусу. Увы, рецепта говядины в поваренной книге не нашлось. За всю свою жизнь я даже картошки ни разу не сварил, поэтому то и дело звонил матери Эрика с самыми дурацкими вопросами: сколько воды наливать в кастрюлю и все такое прочее. Короче, на готовку уходила уйма времени, я не успевал делать домашние задания, а тем более мыть посуду. К тому же постоянно разбивались какие-то вещи. Мама обустроила дом таким образом, что повсюду были расставлены хрупкие стеклянные вазы, фарфоровые лампы, чаши, хрустальные бокалы на тонких ножках, приобретенные ею на антикварных рынках. Казалось, что весь этот скарб не желает иметь с нами никакого дела, как бы сокрушаясь о том, что его не похоронили вместе с мамой, по традиции фараонов. Просто невероятно, как часто и в каком количестве они падали со своих пьедесталов. Вдобавок в доме появился странный неистребимый душок. Отец, рано уходя на работу, завтракал стоя, если ему удавалось отыскать на кухне чистую тарелку и нож. На мытье накопленной грязной посуды ушла бы неделя. Эта безрадостная перспектива меня не вдохновляла, поэтому я предпочитал валяться на диване. Как я уже говорил, окна у нас днем и ночью были зашторены. Казалось, что темнота в доме лишь сгущается. Я был в ярости оттого, что вещи так бессовестно захватили власть надо мной, только ярость моя выбрала неверный вектор, который стоило направить в первую очередь на мою собственную персону.
