Имейте, однако, в виду, что шестнадцать лет ему было в 1959 году, а за двадцать лет очень многое изменилось. Не стану отрицать, впрочем, что даже для своего времени он был… инфантилен? — нет, мерзкое слово, не успеешь его произнести, как немедленно появляется рыхлый, дебелый большой ребенок… Ну да судите сами. В десятом классе любовь была для него унизительным и постыдным состоянием, — дьявольским искушением, ниспосылаемым для испытания и закалки характера. Правда, он ходил со своим лучшим и единственным другом — «талантливым математиком и гениальным поэтом» — на танцы, но только как натуралист. Правда, он позволял себе изредка потанцевать, но только для развития координации и чувства ритма. Правда, он был увлечен девочкой из параллельного класса, но только за ее неженский проницательный ум и широту взглядов: он рассказывал ей про метагалактики и марсианские каналы, она слушала, не перебивая, и покорно опрокидывала голову к звездам. Когда однажды он по-братски поцеловал ее в щеку, она постыднейшим образом раскисла, пустилась в объяснения… одним словом, женщина есть женщина.
***
Прошу прощения, дорогой читатель, я вас слегка одурачил: в сущности, это была не Глава I, а Вступление, ведь я хорошо знаю, что вы никогда не читаете вступлений, а подготовить вас надо было. Конечно, если бы я мог начать примерно так: «С самого утра его одолевало дурное предчувствие. Выходя из дома, он зачем-то сунул в карман пистолет. Под ноги метнулся черный как сажа Джимми. Тьфу, наваждение! — сплюнул он, зябко поеживаясь, — нервишки пошаливают…», если бы я мог так начать, мне незачем было бы заманивать вас звоном серебра и посулами золота. Увы, в моем романе не будет ни агентов, ни трупов, и, если намеки, которые я наболтал скороговоркой, не пробудили в вашем сонном мозгу даже искры интереса, значит, вы не мой читатель. Adieu! Довольно я словесными ужимками тащил за собой ваше дохлое внимание!
Я начинаю спокойно и последовательно, без обманов и трюков потрясающую историю, а вам делаю последнюю уступку — оставляю за следующей главой номер два.
Глава II
Какие грубые, циничные мерзавцы, — размышлял Илья, — и как они обращаются с женщинами — уму не постижимо! Откуда у них эта наглая самоуверенность, легкость? Он вспомнил, как с полгода назад двое приставали при нем к девушке: «неужели мы вам не нравимся? Пойдемте, повеселимся». Она чуть не плакала, он вступился и в результате — подрался. Для них, по-видимому, не существует проблемы сближения, они действуют — как сказал его однокурсник (из той же породы) — по принципу: пришел, увидел, взял. Поразительное слово — взять, и еще это — самец. Грубое, волосатое слово, но что-то в нем все-таки есть… Сила? Да, и власть — власть над ближними… Неужели власть над хрупким, легко ранимым человеком может давать такое удовлетворение? Подавлять и без того слабое существо? Странно.
