Две остановки — от метро до университета — Илья почти всегда шел пешком: он инстинктивно сторонился больших скоплений народа. По этой же причине он поздно завтракал, поздно обедал, когда столовые уже готовились к закрытию, и поздно ложился спать. В «ленинку» он ездил тоже только в те дни и часы, когда там было пусто и уютно — под вечер в субботу или воскресенье. Он занимал свой любимый стол — в левом углу у окна — набирал огромную стопку книг и погружался в беглый осмотр. Наткнувшись на что-нибудь особенно интересное, он аккуратно выписывал данные книги, чтобы взять ее в университетской библиотеке и по-настоящему проработать у себя в комнате, где в полной тишине и одиночестве только и можно было заниматься серьезными вещами. Такой стиль жизни сложился сам собой, как только на четвертом курсе он получил отдельную комнату и немного ослабло рабство обязательных семинаров и лекций. Ему повезло — волна уплотнений гналась за ним по пятам, но так и не настигла его: следующий четвертый курс жил уже по двое, аспирантов начали уплотнять в 1967 году, когда он был уже аспирантом второго года.
К концу длинной, совершенно пустой аллеи, которая густой перезрелой зеленью отгородила его от всего мира и только бледным синтетическим небом напоминала о большом городе, мысль его, след которой он давно потерял, вынырнула откуда-то с категорическим выводом в зубах: он искусственно ограничивает себя, упускает что-то очень важное, он превращается в заскорузлого книжного червя. Когда первый испуг прошел и жалкий скрюченный призрак растаял, Илье захотелось музыки, смеха, разговоров.
Жмурясь от яркого света проходной, Илья рассеянно кивнул вахтерше и, не показывая пропуска — вежливого аспиранта знали все церберы университета, — прошел во дворик. Где-то громко, призывно булькала танцевальная музыка. Он поднял голову: на балконе восьмого этажа толпился народ, вздувались и хлопали полотнища гардин. Забежав на минутку к себе и оставив плащ и папку, Илья по лестнице спустился на восьмой этаж, ощущая в ногах приятную дрожь. Попасть на вечер, однако, оказалось не легко: косяки голодных до развлечения студентов рассеивались двумя молодцами с флегматичными физиономиями и красными повязками. К счастью, их командир знал Илью в качестве председателя английского клуба…
Вечер приятно отличался от обычных танцев: было свободно, не душно, музыка не громыхала, в горле не першило от дыма. Можно было даже присесть, однако Илье хотелось понаблюдать: в гостиной было много незнакомых лиц и всюду слышалась польская речь. Вот высокий тонкий парень в голубой рубашке со множеством пуговиц встряхивает кудрями с томной улыбкой на лице, а его красивая полная девушка почти неподвижно держит сложную прическу угольно-черных волос, только подрагивают огромные розовые клипсы да удивительно белые руки мягко подчеркивают ритм. Вот завсегдатаи всех университетских вечеров, удивительная пара — изящный камбоджийский принц Бант и рослая, длинноногая шведка Ивонна. Ее роскошные волосы цвета свежего сливочного масла то рекой стекают на грудь и плечи, то окутывают лицо, и она то и дело стряхивает их, не нарушая нисколько рисунка танца. Стройные, неправдоподобно длинные ноги ее ступают вкрадчиво и быстро. Она не была красивой, но столько гибкой грации было в каждом ее движении, таким счастьем светилось веснушчатое лицо, таким элегантным в темном приталенном костюме был ее принц, так слаженно и вдохновенно они танцевали, что возле них, как всегда, собралась группа бескорыстных почитателей. Илья присоединился к ним, чувствуя, как ноги его дрожат в такт с нервным, запутанным ритмом. Ивонна заметила его, улыбнулась и помахала рукой, он ответил и вдруг неудержимо захотел танцевать.
