Ты послабже будешь.
Исподлобья поглядывая на телефон и внезапно меняя направления, Шпурре ходит по комнате. Он даже берет трубку, свистит, стучит по ящику, как бы стремясь разбудить в нем голоса победы. Потом очень обеспокоенный Мосальский вводит мотоциклиста. Отдание чести. Из громадного штабного конверта Шпурре извлекает крохотную, в несколько слов, записку. Он вертит ее в руках. Мосальский воровски заглянул через плечо. В его лице отразилась растерянность.
Шпурре. Verhör vertagen![32]
Уходит мотоциклист. Удаляются офицеры. Конвойный командир снимает караул: «Wegtreten, marsch!»[33]Шпурре все еще смотрит в записку.
Фаюнин. Ай новости есть, милый человек?
Мосальский(торопливо застегивая запонку на обшлаге). Не пришлось бы тебе, Фаюнин, где-нибудь в канаве новоселье справлять. Плохо под Москвой.
Фаюнин(зловеще). Убегаете, значит… милый человек? А мы?
Уходит и Мосальский. Шпурре все стоит. Фаюнин осторожно, чтоб разведать обстановку, подходит к нему с бокалом вина.
Не позволите винца… для поддержания сил?
Точно не узнавая, Шпурре смотрит на него сверху вниз и вдруг хватает за плечи. Это разрядка бешенства. Оба бормочут что-то — Шпурре и Фаюнин, раскачивающийся в его лапах. Вино расплескивается из бокала. Откинув градского голову в кресло и оглашая тишину одышкой, Шпурре покидает гостеприимного именинника. Фаюнин долго сидит зажмурясь: судьба Кокорышкина еще витает над ним. Когда он открывает глаза, в меховой куртке, надетой на одну руку, другая на перевязи, перед ним стоит Колесников и с любопытством разглядывает его.
Колесников. Шею-то не повредил он тебе?
Фаюнин щурко смотрит на него.
Я бы и раньше зашел, да вижу — ты с гостем занят… (И показал жестом.) Мешать не хотел.
Фаюнин(с ядом). В баню, что ль, собрался, сынок?
Колесников. Уходить мне пора. Засиделся в отцовском доме.
Фаюнин. Посиди со стариком напоследок… Федор Иваныч.
Колесников садится: задуманное предприятие стоит таких задержек.
Поближе сядь.
Колесников. Поймали, слыхать, злодея-то. Что ж не радуешься?
Фаюнин. Задумался я, Федор Иваныч… Как отступали красные-то, я эдак при обочинке стоял. Тишина, кашлянуть страшно. А они идут, идут… И не то зубы, знаешь, не то снег под лыжами поскрипывает. Тут соскочил ко мне паренек один в шинелке, молоденький, обнял, дыханьем обжег… «Не горюй, говорит, дедушка. Русские вернутся. Русские всегда возвращаются…» (Поежась.) Как полагаешь, сдержит свое слово паренек?
Колесников. Тебе видней, Николай Сергеич. Не меня паренек-то обнимал.
