«Это было мимолетное увлечение, — писала позже Екатерина, — и не вышло за обычные рамки». Она избавилась от своей горячки, а. Петр от своей страсти к горничной-гречанке и к герцогине Курляндской. Жизнь продолжалась. Екатерину развлекала финская служанка Екатерина Войтова, которая подвязала под платье подушку и ходила, переваливаясь, по комнате, копируя вечно беременную Марию Чоглокову. Екатерина в себе обнаружила дар к звукоподражанию. Она хрюкала, как поросенок, ухала, как филин, заставляя смеяться всех, даже надменно самодовольного Николая Чоглокова. Эти шумные забавы привлекли внимание. Вокруг нее собрались зрители. Подбадриваемая хлопками в ладоши, она разошлась не на шутку. Шурин Марии Чоглоковой, граф Гендриков, которого долго не было при дворе, заметил перемену, происшедшую в великой княгине, и сказал ей, что у него голова идет кругом от ее представления. Изголодавшаяся по доброму слову Екатерина приняла этот комплимент близко к сердцу и повторяла его несколько дней.
Отменное здоровье Екатерины помогало ей сохранить бодрость духа. Долгие зимние месяцы, томясь в стенах дворца, она не находила применения своей энергии, если не считать катания на санках и игр в помещении. А летом же могла отводить душу в верховой езде, выезжая на прогулки в любое время. Иногда она весь день галопировала по полям.
«Мне нравилось скакать на лошади, и я была неутомима», — писала Екатерина, вспоминая о том времени, когда ей только что пошел третий десяток. Ее уныние отступило. Она каждое утро просыпалась с нетерпеливым желанием побыстрее вскочить в седло. Она любила охотиться на зайцев в подмосковном имении Николая Чоглокова, летя на полном скаку за добычей по низинным лугам. Портной сшил ей из шелка охотничий костюм с хрустальными пуговицами, к которому она надевала черную шляпу с алмазами. Костюм оказался ненадежным; от туманов и дождей шелк обветшал, а под лучами жаркого летнего солнца выцвел. Портной жаловался, что его замучили заказами на новые костюмы для верховой езды, и на чем свет стоит клял великую княгиню, однако ничто не могло заставить Екатерину отказаться от конных прогулок.
«По правде говоря, охота меня совсем не интересовала, — писала она, — но я страстно любила садиться на свою лошадь. Чем опаснее было препятствие, тем лучше, и если лошадь убегала прочь, я устремлялась за нею и приводила ее назад». Ее гибкое и сильное тело позволяло ей без всяких видимых усилий, одним прыжком оказываться в седле, по обе стороны которого ниспадала ее юбка с разрезом. Увидев впервые этот ловкий прыжок в седло, императрица от изумления ахнула и восхитилась женой своего племянника. «Можно побиться об заклад, что под ней мужское седло», — пробурчала Елизавета, и она была права.
