Темперамент государыни озадачивал и вызывал замешательство. Королю Фридриху, который никогда не встречался с ней, но получал подробные сведения о русской царице через своего посла, она казалась «скрытной, но поддающейся убеждению, питающей отвращение к труду, не подходящей для того, чтобы управлять». Леди Рондо, жена британского посла при русском дворе и знаток характеров, находила императрицу приятной, но недалекой, ограниченной личностью. «На публике она неподдельно весела и даже отличается некоторой фривольностью в поведении, — писала леди Рондо в своих мемуарах, посвященных России, — кажется, что она целиком поглощена этими мыслями; я слышала, однако, ее разговор в частной обстановке, который был проникнут таким здравым смыслом и трезвыми рассуждениями, что то, другое поведение, воспринималось как притворство».
Екатерина тоже считала, что у Елизаветы незаурядный ум, скрытый за стремлением к удовольствиям и капризам. «Лень мешала ей заняться культивацией своего ума», — писала Екатерина. Она была убеждена, что лень и тщеславие — это те пороки, которые правили Елизаветой и сделали ее рабой льстецов. Красота государыни, которая в любой другой женщине укрепила бы уверенность в себе, возбудила в ней чувства соперничества и ревности, особенно в ту пору, когда ее привлекательность стала блекнуть. Ее волосы по-прежнему сохраняли свой естественный рыжевато-каштановый цвет, а вот щеки уже нуждались в румянах, ее губы тоже потеряли ярко-красный оттенок, а глаза, которые, по описанию Екатерины, «были как у веселой птички», теперь не поражали острой голубизной.
Всегда в движении, непоседливая, она скакала верхом, охотилась, путешествовала, посещала монастыри, отдавала дань своим сердечным привязанностям, а по вечерам главенствовала на пирах и балах. Она посещала службы в церкви — обычно три раза в день, а во время поста чаще. Но несравненно больше часов тратила она, то и дело меняя платья, прически, подкрашиваясь, совещаясь со своими портными и ювелирами. И пока все это шло своим чередом, государыня неохотно, мимоходом занималась не терпящими отлагательства делами, которые представлял ей на рассмотрение канцлер, выслушивала сообщения своих осведомителей. Эти известия подкрепляли подозрения, и она изливала гнев на тех, кто терял ее расположение.
Самым плохим для нее временем были ночи, особенно зимние, потому что запас ее энергии быстро растрачивался, ее тучное тело требовало отдыха, и Елизавете было трудно отвлечься от не слишком радужного бытия. Страхи и подозрения усиливались. Она вспоминала, что у западных границ России идет война и что на огромной шахматной доске европейской политики Россия и ее союзники пока проигрывали. Несмотря на отвращение к государственным делам, Елизавета не осталась глуха к мольбам Бестужева вникнуть в опасное положение, в котором оказалась Россия. Эти мысли преследовали ее так же, как и забота о преемнике.
