Вторая сущность | страница 81



9

Как надо просыпаться человеку-то? Чтобы ангелочек порхал или, как в нынешних фильмах, кофий на колесиках въезжал. Утро для радости, поскольку начало всего дня.

Скосил я глаза на Марию, отвернувшуюся от меня. А она злобой дышит — ей-богу, вижу злость, которая клубится, как сера над вулканом. Это с чего ж и через почему? Неужто за выпитое пиво? Тогда ум молчит, а дурь кричит, то есть выдыхает серу.

Я против алкоголизма, как такового. С другой стороны, живу не в райских кущах, а в жизненных гущах. Короче, не херувим. Посему рюмку могу поднять, но смотря с кем и смотря зачем. И тоже имею суждения относительно причин бытующего порока. Про одну, упускаемую учеными, выскажусь. Пока Мария встает…

Почему мужик выпивает? И к тому ж: почему мужик дремлет у телика, пухнет на диване, слоняется от двери к двери, в доминишко стучит, за бабенками стреляет или это… хобби теперь завел? Потому что мужика посадили в конторы, за столы или дали хоть тяжелую работу, да спокойную. А мужик — это же боевой кот, а не дохлый тигр. Ему подавай опасности, подавай схватки, если, конечно, он мужик. Те же вулканы подавай, где клубится вареная сера. Вот он и лезет в горы, чтобы кое-что испытать. Кстати, кто бывает в горах, у того много приятелей на равнинах.

— Завтракать-то будешь? — спросила Мария брюзгливо.

Зачем вот спросила? За всю совместную жизнь я ни разу не погнушался утренней пищей.

— Блинами пахнет, — сказал я.

Вот к чему бухнул? Ведь чую, что картошку жарит.

— На блины муки нет.

— Где ж она?

— В магазине.

— Так купи.

— Раньше это было мужицкое дело — муку возить.

— А наша кобыла сдохла.

Чую, выходит какой-то перевертыш: Мария сердита на меня, а я за это на нее в свою очередь. Однако за тарелки сел.

— А это кто, черненькие-то? — спросил я о слизняках, налипших на картофельные пластины.

— Или вкус потерял?

— Что-то я их в лицо не узнаю.

— Грибы соленые.

— А я думал, икра черная.

— К старости брюзжать начал…

Допустим, начал. Старик и обязан брюзжать, у него это вроде общественной работы. Не характер меняется. Характер, что размер ботинок, даден на всю жизнь. Тут другая тонкость. Пенсионер-то жизнь прожил — старел, умнел, мудрел… И вот огляделся он, скажем, в автобусе, а народ-то вместе с ним не постарел, не поумнел, не помудрел. И схватит такого пенсионера недоумение: жизнь-то не шла с ним в ногу, а вроде бы отстала. Забрюзжишь.

— Чем намерен заняться? — спросила Мария подозрительно.

— А что?

— Выбил бы ковер.