с виновного в пользу князя. Но как доказать его полную вину?
— Хорошо, хорошо, — молвил Варяжко, делая вид, что поверил Хотке и даже рад мирному исходу. А на самом деле хитрый боярин обдумывал, с какой стороны зацепить перетесчика, чтобы не сорвался.
— Ну, а Костка приходил к тебе?
— Приходил.
— Что говорил он тебе?
— Ну что, мол, борть эта его.
— А ты что отвечал смерду нашему?
— Я… — замялся Хотка, — я не помню все до слова, но молвил, что он ли, я ли — оба служим одному господину.
— Клянусь Перуном, врет он! — закричал возмущенно Костка.
Варяжко почувствовал, что именно здесь слабое место у Хотки и на этом надо его ловить.
— А как же он говорил тебе, Костка? — спросил Варяжко, движением руки прося не кричать, а говорить спокойно.
— Я уже сказывал, твердил мне одно: его эта борть.
Варяжко молча посмотрел на Хотку, кивком головы лишь поощряя к ответу. Хотка молчал, и кормилец умышленно тянул время, понимая, что каждый миг его затягивает петлю на шее виновного. Молчит — стало быть, виновен.
Выждав нужное время, Варяжко почти сочувственно спросил Хотку:
— Что, муже, прю[58] на том кончим?
— Пошто? Сам рассуди, боярин. Что я, что он — оба данники князя. Из борти той куда мед пойдет? В те же бретьяницы[59].
Варяжко утвердительно качал головой, словно поощрял подсудимого к разговору, едва ли не соглашаясь с ним, а в душе уже празднуя над ним победу.
— Верно молвишь. Верно. — И, хитро прищурившись, спросил ласково: — Как велика дань твоя, муже?
— Десятина, боярин, — отвечал Хотка.
— Верно. Вот, — Варяжко повернулся к Костке, — а ты, смерд, что отдаешь князю?
— Все, боярин. Ты же ведаешь, я обельный[60].
— Что делать, муже, — вздохнул сочувственно кормилец. — Сам видишь, что не Косткино знамя перетесал, а князье, — кивнул Варяжко в сторону Святополка. — Его знамя, а посему надлежит тебе внести продажи двенадцать гривен не позже Семенова дня.
Хотка побелел как снег, но на колени все же не упал, хотя Варяжко ждал этого. Ждал для полного торжества да княжьего. Хотка понял по глазам боярина, что его уже ничем не своротишь, хоть в ногах валяйся. Другое дело княжич. Юн. Сердце не закаменевшее.
— Князь, Святополк Ярополчич, — захрипел Хотка голосом, севшим от волнения. — Это ж конец мне. За все имение мое разве половину дадут. Смилуйся, князь.
— Себя продай, — посоветовал Варяжко. — Еще половину дадут. Вот и разочтешься с князем. А нет, пойдешь в пенные холопы[61].
Хотка увидел, как из-за угла избы появился дружинник и шепотом окликнул княжича, позвал его к себе. И понял Хотка, что это делается с умыслом, чтобы не смог он упросить отрока облегчить продажу.
