— Слушай, что я сказывать буду. К тебе обращаться стану, соизволения прося, ты соглашайся. Можешь молча головой кивнуть. Оно и довольно. Судить-то твоим именем должно. Уразумел?
— Уразумел. Чего там.
Варяжко не спеша подошел к лавке, уважительно указал место княжичу, потом, перекрестившись, степенно сел сам.
В нескольких шагах перед лавкой стояли Костка с Хоткой. В отдалении, полукругом собрались дружинники и жители вески мужского пола.
— А ведомо ли тебе, муже, — обратился Варяжко к Хотке, — для чего зван ты сюда? И кем зван?
— Ведомо, боярин. Твои отроки сказывали.
— Так вот стоишь ты, муже, пред светлыя очи наместника земли Туровской Святополка Ярополчича. — Кормилец церемонно оборотился в сторону княжича.
Хотка поклонился Святополку в пояс.
— Именно ему поручено великим князем судить и рядить в земле дреговичей, — продолжал Варяжко, опять оборачиваясь к княжичу, подчеркивая этим его силу и превосходство. Святополк кивнул головой, как и просил его пестун.
— Стало нам днесь ведомо, что имение князя нашего убыль понесло. И мы намерены вернуть ему убытки.
Святополк опять кивнул головой, подтверждая истинность сказанного. Варяжко махнул рукой в сторону Костки:
— Сказывай, Костка, что и как учинилось в угодьях наших и по чьей вине.
— Ты ведаешь, боярин, — начал бортник, — как блюдем мы бортные угодья князя. И вот в цветень[56], осьмнадцатый день пошел я борти доглядать. И на той дальней, что у Кривого ручья, перетес узрел. Я ведал, чье это знамя, и хотел миром дело решить. К Хотке бегал, сказывал ему, совестил. Он на своем стоит, его-де та борть.
Варяжко нахмурился, обратился к Хотке:
— Что скажешь, муже, в свое ли оправдание, в вину ли?
Хотка поклонился Варяжке, княжичу.
— Как мне, боярин, правду свою искать, ибо повинен я в перетесе. Но пусть меня разразит Перун, без умысла я сотворил это.
— Как без умысла? — удивился Варяжко. — Ты что, чужого знамени не видел?
— Видел. Но думал, что то половина моего знамени.
— Как так половина? — возмутился кормилец, почувствовав, как Хотка ускользает от полной вины.
— У меня завычка, — продолжал невозмутимо Хотка, — не сразу все знамя вытесывать, а вполовину.
— Почему эдак?
— А ну как древо на княжьей земле. Суда не миновать.
— Коли не ведаешь, на чьей земле борть, зачем знаменуешь ее хотя бы и вполовину?
— А чтоб другой кто не затесал, ежели оно вдруг на свободной земле окажется.
Варяжко понял, что Хотка ускользает из рук, как налим. Нет, вину он признает, но не полностью, а отчасти. А ведь кормилец нюхом чует здесь вину его полную и злой умысел. Он знает, за это полагается двенадцать гривен продажи
