— Как же он умудрился вывезти? — изобразил удивление Прокл. — За багрец, сказывают, ого-го что бывает…
— А он их в корме под самый настил подвесил, никакая с-собака не с-сыщет.
— Ну и где он теперь? Как думаешь?
— Да уж, наверно, Вышгород прошел, где-то под Любеч подплывает.
Прокл не стал допивать корчагу, подарил питуху, отправился тут же к воеводе Блуду. Тот, выслушав Кривого, почесал в бороде, зевнул:
— Я-то чем помочь могу?
— Дай с дюжину дружинников, чтоб меня кто в пути не ограбил, догоню купчишку этого, куплю товар-то.
— Глуп ты, Прокл. Век прожил, ума не нажил. Какой же купец тебе на дороге станет товар вынать, да еще, говоришь, царский. А може, ты разбойник. Он тебя не здравствуем встретит, а палицей оглоушит.
— Я ж к нему с полной калитой.
— Тем более. Калиту отберет, а тебя в Днепр.
— Так что же делать?
— Надо тебе Могуту сыскать.
— Ты что, Блуд, белены объелся?! Он разбойник, да еще некрещеный. Как я, христианин, да к нему?
— Так тебе багрец нужен али нет?
— Нужен, но не через разбой же.
— Ну тогда садись в лодию, беги до Новгорода, там на Торжище, глядишь, может, и сторгуешься с этим Спирой, ежели он тебе еще эти паволоки покажет. Только учти, в Новгороде за те паволоки он с тебя вдесятеро сдерет, цвет-то царский, а путь долгий.
Да, дела были плохи. Прокл нос повесил, призадумался. Уж не пойти ли к великому князю с повинной: не достал, мол, багреца, наказывай, батюшка князь. Или к разбойнику Могуте, от которого, может статься, и живым не уйдешь. А коли живот и сохранит, то уж калиту непременно отберет — как пить дать. Блуд словно подслушал мысли Прокла, посоветовал:
— А ты калиту с собой не бери, сунь в карман серебра горсть для затравки, и довольно. Да и меч, пожалуй, дома оставь. Могута, сказывают, шибко оружных не любит.
— Но ведь он же разбойник, — пытался отнекиваться Прокл, но уже не очень твердо.
— Ну и что? А Спира твой, думаешь, ангел. Еще неведомо, как и где он те паволоки раздобыл, может, с царских амбаров и выкрал. Думаешь, зря затаил их.
— Да и где ж его взять-то, — вздохнул Прокл.
— Кого?
— Ну Могуту-то, он, чай, в дебрях у дорог обретается.
— У Лядских ворот жена его живет. Подъезжай к ней, позолоти ручку, может, чего и скажет.
Однако жена Могуты встретила Прокла настороженно, почти враждебно. Замешивала на столе тесто в деже[47], напротив у окна сидел мальчишка, видимо сын, лет пяти.
— Откуда я знаю, где он, — ответила баба резко, как пролаяла. — С вашего крещенья убег, по сю пору глаз не кажет, с волками живет.
