Но проходили и эти двадцать минут, а Костя все не появлялся.
Когда калитка скрипнула, Катя оказалась на ногах быстрее, чем успела осознать это.
– Катюх! Что ждешь, меня, что ль? – Настена поглядела на нее с любопытством.
– А, это ты… Да мама к тете Оле ушла, и я…
– Ясно. Айда гулять?
Катя беспокойно соображала. Согласиться – и проворонить Костю, а ведь они договаривались. Отказаться – а вдруг он вовсе не придет? Но этого не может быть.
– Нет, Настен, сегодня не получится, я маме должна помочь.
– Да ла-адно, – тянула Сойкина, пытливо вглядываясь в лицо подруги.
– Нет, сегодня никак, – твердо решила Катя.
– Как знаешь, я предлагала! – и Настена вышла за ворота. Ржавые петли натужно и безнадежно заскрипели.
В полдесятого вернулась Алена. Если и заметила, что с дочерью что-то не так, то виду не подала. Позвала ужинать, но Катя отказалась. Она продолжала сидеть на крыльце и старалась читать. Но буквы как-то странно расплывались, дрожали и не желали складываться в слова.
Наконец, завечерело, над ухом назойливо заныли комары. На крыльцо вышла Алена:
– Катюш, хватит глаза портить.
– Да-да, сейчас, – отозвалась она. Дождалась, пока мать вернется в комнату, и глубоко вздохнула, пытаясь успокоить подкатывающий к горлу всхлип. Захлопнула книгу и прислушалась, в последний раз, с сумасшедшей надеждой…
Но нет, никто не подошел, не заглянул, не запыхался.
Катя зашла в дом и опустила за собой большую кованую гильотину щеколды.
– Смотри, Витя Дубко с пасеки меду принес. Сядь, поешь.
– Не хочу.
– Да что ты со своим «не хочу»?
Алена поставила перед ней тарелку спелой малины, и полила ее из банки медом, диковинным, тягучим и совершенно прозрачным, как жидкое стекло. Катя, повинуясь, сунула в рот несколько ягод, и от их приторной сладости ей вдруг стало и горько, и безразлично. Как робот, она сидела и ела эту малину, уставившись в одну точку.
– Как твои плечи?
– А? Плечи? А что… А, плечи… – с трудом поняла она вопрос. – Более-менее.
– Сметаной мазать надо?
– Зачем переводить на меня продукт? – невесело улыбнулась девушка. – И так переживу. Что там тетя Оля?
Ответа матери она не слушала, спросила для того, чтобы закрыть чем-то тишину. И в какой-то момент осознала, что сидит и просто смотрит на Алену. Изучающе, как будто только что познакомилась с нею. И видит перед собой поразительную женщину, с большими зеленоватыми глазами, прямой спиной и длинной шеей балерины, маленькими деятельными ручками и надменным подбородком. У Кати защемило сердце: вот в чем причина того, что он не пришел. Вчера он наконец-то разглядел ее такой, какая она есть, без ореола Алениного сарафана, глупую, красную как рак девчонку-сорванца, нисколько не похожую на свою красивую мать. Купальская ночь навеяла морок, но следующий день разбил его так же легко. И вот исход.
