Кому нужна Синяя птица | страница 137



Юля сморщилась, тряхнула волосами и сказала, что заключение в монографии надо переделать, — нельзя, чтоб оно повторяло введение. Он растерялся: она что же, вообще не хочет говорить о будущем? Ну и не надо, так даже легче, хотя это странно и немного тревожно. И на Новый год, там, у Сергея, было тоже странно. Юля была очень красивой в этом своем серебристом миди, и Павел, выпив, растрогался, встал и провозгласил тост за любовь. Все, конечно, его поддержали, она взглянула на него, покраснела — прямо алым стало лицо — и опустила голову. А Натка вдруг потянулась к ней через стол и крепко сжала ее руку:

— Юля, милая, все образуется, вот увидите…

Что образуется? О чем она? Почему так говорит с его Юлькой, будто та попала в беду?.. Он же ее не бросает? Нет! И не изменяет. И любит. Какой все же непонятный народ эти женщины! Ну отчего Юлька так изменилась? Он рвется к ней с прежней силой, а она как замороженная — молчит и молчит, уезжает к старым институтским подругам, не читает, как прежде, Аленкины письма, не называет Павкой. Иногда Павлу кажется, что даже в постели он уже ей не мил.

Как об этом сказать? Сказать невозможно, предъявить реально нельзя ничего, но Павел подолгу обо всем этом думает, и на душе у него смутно. Что-то уходит, уходит от них обоих. Он старается это «что-то» поймать, удержать, но старается он один. Юля не помогает, она вообще от всего отстранилась. Даже положительный отзыв сектора — самого Валентина! — ее не обрадовал, а ведь она столько вложила в его монографию!..

Однажды, накануне Аленкиного дня рождения, когда Павел ввалился домой очень гордый собой — объездил пол-Москвы и нашел-таки какой-то диковинный прибор для резьбы по дереву, — Юля неожиданно расплакалась. Она плакала, спрятав лицо в ладони, и он не мог оторвать ее прижатых к лицу рук.

— Что с тобой, что? — повторял он, совсем потерявшись. — Скажи — что? Ты соскучилась по дочке, да?

Юля кивала, всхлипывала, и вдруг сквозь эти всхлипывания, эти тихие слезы Павел услышал такое странное, неожиданное, непонятное:

— Ведь это любовь, любовь… Разве с ней можно так обращаться?

Как обращаться? О чем она? А что он такое делает? Ну да, он не может пока ничего менять. Но ведь он изложил ей все аргументы, и она вроде бы поняла. И ведь это будет, будет! Утвердят на совете монографию — теперь уже совсем скоро, — сделают его завом, он покажет себя в новой должности, и все. Он даже бюллетень по обмену как-то раз притащил: «Надо подыскивать что-то заранее, Юль, чтоб сразу обменять квартиру на большую. Прости меня, но не могу же я без своего кабинета…» Он хотел вместе с ней все обсудить, а она даже не раскрыла желтоватый журнальчик, не взглянула ни на один из вариантов, а ведь были там и заманчивые… Ничего она не хочет, ничего! А теперь вот слезы — он-то думал, она обрадуется!