Эти обстоятельства послужили одному из жильцов — Алексееву — поводом для преследования нас как «нетрудового элемента», разлагающего квартиру. Тогда Анатолия, выходя на кухню, стала демонстративно разговаривать со мной и мамой на французском языке, и, хотя мы нарочно отвечали ей по-русски, она продолжала «французить».
Если мама, выйдя из терпения, делала ей при всех на кухне замечание: «Таля, при посторонних людях невежливо говорить на иностранном языке!» — Анатолия вся расцветала, так как ей только и нужен был предлог, чтобы вступить в спор. Она обводила кухню удивленным, невидящим взглядом и отвечала:
«Я здесь никаких людей не вижу… ах, вот эти… но ведь они утверждают, что произошли от обезьян!»
Такие реплики приводили нас в ужас, а жильцов — в бешенство. Так мало-помалу все жильцы квартиры нас возненавидели и примкнули к Алексееву.
1922 год — начало НЭПа: открылись магазины, рестораны, казино, началась оживленная торговля, возобновились скачки, бега.
Началась масленая неделя. Тринадцатого февраля я с давнишним нашим знакомым Виталием возвращалась из студии Немировича-Данченко, где мы смотрели «Дочь мадам Анго». После спектакля Виталий, как всегда, провожал меня.
— Разрешите зайти на минутку к вам? — попросил он, когда мы подошли к парадному.
— Конечно, — согласилась я. — Ведь вы знаете, как мама всем рада. Идемте!
Через какие-нибудь десять минут мама, Анатолия, Виталий и я сидели уже за чаем.
Маме очень нравилось слушать наши рассказы о спектаклях, а иногда и споры. Так было и на этот раз.
Стрелка часов шла к двенадцати, а мы, увлеченные горячим спором, даже не услышали в передней звонка.
Послышался легкий стук в дверь, которая тут же приотворилась. Просунулась испуганная, заспанная голова старушки Грязновой.
— Екатерина Прокофьевна, матушка, — свистящей скороговоркой зашептала она, — к вам какой-то в рыжей меховой дохе…
Голова Грязновой еще не успела скрыться, как что-то большое, рыжее, мохнатое, вроде медведя, выросло сзади и, отстранив ее, вошло в наши комнаты и заговорило:
— Простите за поздний час… я по рекомендации Прянишниковых… скупаю старинные вещи… спешу, ночью прилетел, а уж завтра на рассвете вылетаю снова…
Мама с незнакомцем прошли во вторую комнату.
Виталий, тетка и я удивленно переглянулись, и поневоле разговор наш оборвался. У меня еще стояло в глазах русское, с широким носом лицо, голубые, немного нахальные глаза и властный голос.
На минутку к нам вышла за какой-то вазой мама и шепотом обратилась ко мне:
