Весна… Крыльцо… я закрыла глаза, и мне почудилось где-то вдали журчание вод, как совсем недавно, прошлой весной… И неудержимые слезы текли по моим щекам.
— Китти! Китти! Где ты? — звал мамин голос. — Чай готов!
Я с усилием вырвалась из колдовского мира воспоминаний, вытерла слезы и вернулась в дом.
Настоящее казалось каким-то кабаком.
Васильев сразу показал себя хозяином: он залез в укромные чуланы под лестницей, о которых мы даже забыли, вытащил оттуда на свет Божий два старых портпледа и, к ужасу и сожалению Манкашихи, стал укладывать в них некоторые вещи, вроде часов, статуэток и ваз, а чтобы они по дороге не разбились, перекладывал и заворачивал их в плюшевые скатерти и маленькие коврики.
— Это вам в Москве пригодится! — деловито приговаривал он, а Манкашиха, спрятавшая эти вещи для себя, кисло ему улыбалась: видимо, ее симпатии к «самородку» стали уменьшаться…
Нам пришлось выехать из Петровского раньше, чем мы предполагали, так как я захворала. Очевидно, меня прохватило сквозняком, когда я пекла блины, стоя спиной к раскрытой двери, а лицом к печке.
Все тело ломило, голова болела, меня тряс озноб. Я сидела теперь рядом с мамой, прислонив горячий висок к холодному стеклу машины.
— Я, собственно, с кем нужно переговорил, все сведения собрал, — устраивая нас в машине, говорил Васильев. — Теперь дело за Кремлем и Земельным отделом. Распоряжение насчет меня было, важно найти лицо, которое бы все обстоятельно доложило. Так что можете собираться к себе в родное гнездышко, в Петровское! — Он был необычайно весел.
— Бог вознаградит вас за все! — сказала мама. Она была довольна поездкой и тем, что поспеет на всенощную в Москву, так как было только два часа дня. — Ах, Николай Алексеевич, и как это только Господь привел вас на наш порог! Конечно, я ничем не могу вам отплатить, но все же прошу, возьмите на память о нас любые вещи, какие только вам понравятся.
— Ничего мне не надо, Екатерина Прокофьевна, а то, что я себе наметил, все равно от меня не уйдет! — И Васильев многозначительно посмотрел на меня.
Встретила нас тетка и почему-то бросилась прямо к Васильеву, взгляд ее был вопрошающим.
— Ну? — произнесла она.
— А где Митя? А когда свадьба ваша? — Васильев сам забросал ее вопросами, после чего они стали смеяться и шутить.
Я настолько плохо себя чувствовала, что, сбросив шубу, улеглась скорее на кровать, покрывшись сверху пледом. Втайне я мечтала о том, чтобы поскорее все ушли и я могла бы лечь по-настоящему в постель, под одеяло.
