— Вот и хорошо, женитесь на моей тетке! — Я старалась перевести разговор на шутливый тон.
Васильев потянулся ко мне из своего кресла. Может быть, он просто хотел взять меня за руку, но Тузик, рыча, приподнялся, скаля зубы.
Васильев отпрянул:
— Как жаль, что нет у меня с собой револьвера, а то пристрелил бы я эту тварь на ваших глазах!
— Не посмели бы! — И я прижала к себе жесткую, мохнатую голову Тузика, в душе благословляя его присутствие. — Николай Алексеевич, — продолжала я, — еще и еще раз прошу вас: ни в шутку, ни всерьез не будем говорить о нашем браке. Если хотите знать, замуж я не собираюсь. Да и какая я жена? Горе одно… вообще всякое замужество мне противно.
— Врете! — загремел вдруг Васильев; он поднял голову, взгляд его, исподлобья, был яростен и страшен. — Врете! Белоподкладочников ждете? Белогвардейчика?! — И он ринулся ко мне.
Тузик бросился на него. Васильев, нагнувшись к камину, ухватил голыми руками обуглившуюся, дымящуюся головешку и швырнул ее в собаку, но промахнулся. Я, схватив Тузика за ошейник, успела вместе с ним нырнуть под стол. Мгновение — и мы вынырнули по ту сторону стола и теперь стояли у заветной двери спальни.
— Разъяренный бык! — крикнула я Васильеву. — Я ненавижу вас!
С этими словами я захлопнула дверь спальни. В ответ послышался какой-то рев и звон битой посуды.
Наутро мама на меня сердилась и не хотела ничего слушать.
— Почему ты, видя, что Васильев пьян, заранее, пока мы еще сидели за столом, не ушла в спальню и не скрылась от него? — обвиняла она меня. — Почему ты не сумела отвлечь его внимание, придать разговору другой уклон? Ты для этого достаточно умна. Знай: достоинство и ценность истинно культурного человека состоит в том, что он умеет со всеми найти общий язык. Ты предубеждена против него, ты зла, у тебя плохой характер!..
Выйдя к утреннему чаю, мы не застали Васильева. Он уже укатил на машине в волисполком.
Битая посуда тоже не произвела на маму впечатления. Наоборот, она с Манкашихой безропотно убирала комнаты и накрывала чай, и обе громко восторгались непосредственностью и темпераментом «самородка».
Наконец вошел и он, весь пропитанный морозным свежим воздухом, щеки красные от ветра. Увидел меня и как ни в чем не бывало улыбнулся.
— Знаю… виноват… простите за вчерашнее, — сказал он.
Не ответив ему ни слова, я прошла мимо. Позвала Тузика и вышла на крыльцо.
Мороз был легкий, а солнце начинало припекать по-весеннему. Синева неба была прозрачной, как бывает только весной, а на снегу лежали черные узоры от веток деревьев, чирикали птицы.
