— Так, голубушка, любезная Людмила Алексеевна вы же знаете, что по средствам я живу, пыль в глаза не пускаю, а Санкт-Петербург город дорогой, больших расходов требует, — признавался Вершинин в собственной скупости.
Людмила Алексеевна скептически улыбнулась, думая про себя.
— Как же пыль он в глаза не пускает, а прием это, что? Он тут денег потратил, мне сезон в Москве можно пробыть. Ведь был, чуть ли не грани банкротства, а смотри-ка в крупнопоместные выбился, а особняк то, как перестроил, в столице таких не видела.
— Э, послушай, подожди, — крикнула она собеседнику, который, увидев ее задумчивость, решил, что разговор закончен, и хотел идти встретить нового гостя, — любопытно мне очень, слух прошел, что у тебя в доме лакей есть, который якобы юродивым был, да поумнел? Не покажешь ли мне диковину такую, если понравится, я куплю его и цену хорошую дам.
Стоявшая рядом Катенька, которая уже была бледной, при этих словах стала еще бледней.
Вершинин принужденно улыбнулся и сказал,
— Погоди, Людмила Алексеевна вот улучу момент и покажу, а пока извини, видишь надо всех гостей уважить.
Он отошел от выживающей из ума старухи, думая про себя, — вот беспардонная сука, все ей продай да продай, а вот хер тебе, а не продажа.
В это время раздался мелодичный звон валдайских колокольчиков и к дому подъехали большие сани, из которых со смехом и криками начали выгружаться члены семьи давнего приятеля Ильи Игнатьевича, Павла Семеновича Старославцева.
Катенька радостно взвизгнула и забыв о приличиях помчалась к саням встречать своих подружек Тоню и Наташу — сестер двойняшек, младших дочерей Павла Семеновича. Они сразу начали оживленно трещать. Но тут из вторых саней вышел высокий молодой человек в военной форме, и подошел к девушкам.
— Ой, Катенька, мы не сказали тебе, — наперебой заговорили сестры, — с нами приехал Артемий, ему дали небольшой отпуск, и он согласился поехать на бал.
Артемий Павлович смотрел на Катеньку. Всего два года назад он помнил ее как, тощую темноволосую девчонку, вечно шепчущуюся по каким то девичьим делам с его сестрами. Этот голенастая неуклюжая дурнушка нисколько его не привлекала, а вызывала только чувство раздражения, тем, что все время совала свой нос не туда, куда надо.
Сейчас же перед ним стояла стройная барышня, затянутая в корсет, с радостной улыбкой на тонких губах. Он почувствовал, что его губы тоже непроизвольно начали улыбаться той радости, которая шла от Кати.
