Депутат не обратил никакого внимания на слова Первого. Он с ненавистью и вызовом глядел в насмешливые глаза держащего его на мушке Волка. Рядом с маленьким Депутатом вдруг черной горой вырос грузный Архиерей, вытянувший руки к Аркану.
— Сынок, сынок, опомнись! Хватит крови, пощади людей. Себя пощади!
Он вдруг повалился перед Арканом и Веселом на колени.
— Простите нас, если мы виноваты в вашей беде… И Бог простит вас, если вы опомнитесь, опустите оружие. Помилуйте…
Священник был широк и высок, потому, даже стоя на коленях, прикрывал почти целиком фигуру низенького Депутата от пуль.
Взгляд Аркана изменился. В нем исчезла глумливая насмешка, и рука с пистолетом дрогнула и стала опускаться. Считаные мгновения могли мирно решить исход этого страшного противостояния, но именно в эту минуту в проеме двери показался довольный Петруччо, нагруженный пакетами с едой, и Килька, который проводил людей и был страшно рад тому, что хоть часть заложников вырвалась из проклятого актового зала. Увидев немую сцену, Петруччо выронил сумки и, схватившись за автомат, болтающийся у него на плече, заорал:
— Ты че, белобрысый, на попа быковать? Да ты урод бесноватый!
Он не успел сделать и двух шагов к Аркану, как раздался одиночный выстрел, и Депутат рухнул на спину с пробитым лбом. Архиерей, закрывшись руками, повалился в паркетное крошево. В ту же секунду Весел сбил выстрелившего Аркана с ног, а Петруччо, подбежав к ним, нацелил на Четвертого автомат.
— Что вы творите?! Зверюги, что вы творите?! — дико вопил Килька, схватившись за волосы, но его голос потонул в криках заложников, которые снова кинулись друг к другу сбиваться в затравленную стаю.
В редакции программы криминальных новостей творилось нечто невообразимое. Все сотрудники были срочно вызваны на работу, и каждый старался притащить свой жареный кусок информации о событиях на улице Замазина. Малейшая фраза от силовых структур, даже дежурное: «М-м-м, пока рано что-либо говорить» на вопрос о происходящем в институте, служила поводом к многословным комментариям. Бредовые домыслы или полуправда о заложниках, бандитах, их связях с русской мафией в Америке, исламистами, спецслужбами, которые выполняют политический заказ, отвлекая общество от насущных социальных проблем, — все пихалось в беспрерывный поток страшилок, изложенных кликушески-надсадным тоном.
Когда спецкор Хваткий влетел в аппаратную, держа за руку Полину, что ту заложницу, на него никто не обратил внимания. К эфиру не успевали смонтировать материал, в котором житель ближайшего к институту дома — пенсионер Василий Иванович Плюев уверял, что лично проводил в подвал рокового особняка сотрудника ФСБ или МВД — женщину средних лет приятной наружности. Из его слов тут же был сделан вывод, что службы правопорядка по меньшей мере ЗНАЛИ о готовящихся событиях. Но что именно они знали и как допустили подобное (не умышленно ли — вот вопросец?), с сарказмом комментировал куцые ответы шамкающего дедка корреспондент. К этой минуте приятель Люши — дед-модник с буйной фантазией — был главным эксклюзивом программы. Материал, наконец, выдали в эфир, и пока он шел, Хваткий торжественно рявкнул на всю аппаратную, в которой у мониторов сгрудилось руководство канала:
