— Вообще.
— Вообще страшно много чего. Так сразу ведь трудно сказать, правда?
— Действительно.
— О, посмотри-ка, заноза в пальце. Но такая маленькая-маленькая, видишь?
— Я выну после обеда, — сказала Людмила.
Алексей встревожился.
— Выдумки с этими дровами. Неужто уж и в самом деле больше некого послать…
Ася возмутилась.
— Ну и что ж! Я же говорю тебе, что мы разгрузили целый вагон! И сразу будут развозить, куда надо. Сам начальник станции нас похвалил, а ты что? Дети… Это просто нехорошо с твоей стороны, — сказала она жалобно и серьезно.
— Ну, ну, я ведь не о тебе… Только это слишком тяжелая работа.
— Ну да, тяжелая! А мама могла три месяца грузить дрова каждый день?
— Ты грузила дрова? — удивился Алексей.
— Случалось, — сказала она спокойно.
И Алексей вдруг вспомнил, что он еще ни разу не спросил ее, что она делала эти годы. Эвакуация… Как будто одно это слово все объясняло. Но каково же его содержание?
— И тогда было похуже, — щебетала девочка. — Был такой мороз, такой мороз, что прямо не знаю… Я уж думала, что дом потрескается от мороза. Тогда мама как раз и отморозила ноги. И доктор сказал, что нужно ан-ан-ту… Мама, как это слово?
— Ампутировать.
— Вот-вот, антутировать пальцы, но потом обошлось, и мама тогда привезла на санках много-много дров, и мы затопили печку, и было так жарко… Чудные галушки, правда? Ты любишь галушки? И я тоже…
— Это, видимо, наследственное…
— Наследственное? У нас в классе Степа побил одного маленького, так Бим-Бом сказал, что это наследственное. Почему?
— Понятия не имею.
— Видишь, какой ты… А Мара говорит, что ее папа, так тот все знает. Мара — это моя подруга.
— Ешь, доченька.
— Я ем, мама, а можно оставить немного галушек? Знаешь, Дуня нашла щеночка такого маленького, и у него перебита лапка, и он теперь у них. Я отнесу ему немножко.
— У Демченко? — заинтересовался Алексей.
— Да, да. Этот щенок утром скулит и всех будит. И у него такой ужасный аппетит, что как наестся, так у него пузико, как барабан, лежит и только сопит, а через минуту опять просит есть. Такой черненький-черненький.
— Пойдем вместе к Демченко, он меня приглашал.
— Вот замечательно, я покажу тебе щенка. Профессор говорит, что он грязнуха, но ведь он еще совсем маленький, да? А потом он научится, правда?
— Наверняка, — ответил Алексей. Он думал не о щенке, а о Людмиле. О Людмиле, которая где-то далеко-далеко грузила дрова, тащила их на санках и отмораживала себе ноги. Что еще она там делала? Что это были за годы? Но теперь уже даже неловко спросить. Они уже больше месяца вместе, а он до сих пор ничем не поинтересовался. Да, а теперь уже поздно спрашивать, — теперь еще и это ляжет между ними неприятной тенью. Впрочем, терять уже нечего. Уже ничего нельзя было спасти и исправить, да Алексей вовсе и не стремился к этому.
