— Да, — понимающе кивнула сестра Благодеяние. — Это верно.
— Тебе-то что, для тебя это все уже в прошлом. А вот для меня только начинается.
— Кстати, сестра, насчет Кармы. Может быть, лучше ей на время уехать?
— Куда?
— У тебя же есть сестра в Лос-Анджелесе. Карма могла бы пожить у нее…
— Стоит ей раз вырваться, и она уже никогда не вернется. Ее манят мирские удовольствия. Она ведь не знает, насколько они ничтожны и как умеют предавать. Отправить ее к сестре — то же самое, что послать прямиком в ад. Как ты можешь даже предлагать такое? Наказание отбило у тебя чутье?
— Не думаю, — неуверенно возразила сестра Благодеяние. Конечно, ей казалось немного странным, что после таких страданий она так замечательно себя чувствует, однако наказание закончилось почти неделю тому назад и уже начало расплываться в ее памяти, будто изображение в потрескавшемся и грязном зеркале.
Выйдя из комнаты, она снова запела, прерываясь лишь для того, чтобы приветствовать встречных.
— Доброе утро, брат Сердце… Мир с тобой, брат Свет. Как твоя новорожденная козочка?
— Очень резвая. И жирная, как масло.
— Чудесно.
Новый день, новый козленок, новый обращенный. «Да, Господи, хороший день грядет».
— Доброе утро, брат Язык. Как ты себя чувствуешь?
Брат Язык улыбнулся и кивнул.
— С твоей птичкой тоже все в порядке?
Еще один кивок, еще одна улыбка. Она знала, что он может говорить, если захочет. Но, может быть, сейчас как раз кстати, что он не говорит…
«Да, Господи…»
Она растопила печку на кухне. Потом помогла сестре Раскаяние поджарить окорок и яйца, надеясь, что Учитель выйдет к завтраку и объявит нового обращенного допущенным. До сих пор только он и мать Пуреса видели этого человека. Он проводил время в Башне, осматривая колонию, беседуя с Учителем, спрашивая и отвечая на вопросы. Это был трудный период для них обоих. Сестра Благодеяние знала, как нелегко добиться допущения, и надеялась, что Учитель проявит снисходительность к мужчине. Колония нуждалась в новой крови и новых силах; в последнее время братья и сестры стали слишком часто болеть из-за переутомления. Все они приветствовали бы еще одну пару рук, способную доить коров и коз, собирать урожай и рубить дрова, и пару хороших сильных ног, чтобы пасти скот…
— Ты опять размечталась, сестра, — упрекнул ее брат Терновый Венец. — Я уже трижды просил тебя отрезать еще хлеба. Моя лодыжка не поправится на пустой желудок.
— Она уже совсем зажила.
— Вовсе нет. Ты так говоришь просто потому, что затаила обиду, когда я поведал Учителю о твоих грехах.
