— Вот что. Завтра утром я еду в Кондафорд, и, мне кажется, вам тоже следует поехать. Наши должны познакомиться с вами: что бы мы ни делали, всё нужно делать в открытую. Есть у вас поверенный в делах?
— Нет.
— У меня тоже. Видимо, придётся подыскать.
— Этим займусь я. Ах, если бы у меня были деньги!
Клер вздрогнула.
— Простите, что у меня оказался супруг, способный потребовать возмещения ущерба!
Крум сжал ей руку:
— Дорогая, я думал только об адвокатах.
— Помните, как я вам возразила на пароходе: «Порой гораздо ужаснее, когда что-нибудь начинается»?
— Никогда с этим не соглашусь!
— Я имела в виду свой брак, а не вас.
— Клер, а может быть, лучше не защищаться и предоставить событиям идти своим ходом? Вы станете свободны, а потом… Словом, если захотите выбрать меня, я буду здесь; если нет — уеду.
— Вы очень милый, Тони, но я всё-таки должна рассказать родным.
А кроме того… есть ещё куча всяких обстоятельств.
Крум прошёлся по комнате:
— Вы полагаете, что нам поверят, если мы будем защищаться? Не думаю.
— Мы будем говорить только голую правду.
— Люди никогда не верят голой правде. Когда вы едете завтра?
— С поездом десять пятьдесят.
— Возьмёте и меня с собой или мне приехать позднее из Беблокхайт?
— Лучше позднее, чтобы я успела им все выложить.
— Им будет очень тяжело?
— Да, не по себе.
— Ваша сестра там?
— Да.
— Это уже отрадно.
— Сказать, что мои родители старомодны, было бы неточно. Они несовременны, Тони. Впрочем, когда люди задеты лично, они редко бывают современными. Адвокаты, судья и присяжные во всяком случае современными не будут. Теперь отправляйтесь, но дайте слово не гнать машину как сумасшедший.
— Можно вас поцеловать?
— Чтобы, говоря голую правду, сознаться и в этом поцелуе после трёх предыдущих? Целуйте лучше руку, — рука не в счёт.
Он поцеловал ей руку, пробормотал: «Храни вас бог!» — схватил шляпу и выбежал.
Клер придвинула стул к электрической печке, невозмутимо излучавшей тепло, и задумалась. Сухой жар так обжигал глаза, что под конец ей почудилось, будто у неё нет больше ни век, ни влаги под ними. Ярость медленно и бесповоротно нарастала в ней. Всё, что она пережила на Цейлоне до того, как однажды утром решилась на разрыв, ожило с удвоенной силой. Как он посмел обращаться с ней так, словно она девица лёгкого поведения, нет, хуже, потому что и та не потерпела бы такого обращения! Как он посмел поднять на неё хлыст! И как он посмел следить за ней и затеять процесс! Нет, она не сдастся.
