город —
с веретёнами неспокойных тополей вдоль шершавых тротуаров, с пожизненно угрюмыми прохожими,
не виден.
Хоть и крепкий он, построенный ссыльными под конвоем, но и в нём пребыванье каждого — временное, как на вокзале.
Надо — же — везде — пребыванье — человека — временное — но — почему-то — об — этом — не — помнишь — когда — живёт — и — улыбается — и — смеётся — и — плачет — и — ждёт — тебя — Любовь — а — когда — этого — нет — душа — только — зябнет — на — вечном — вокзальном — сквозняке — и — не — радуется — тому — что — она — вечная…
— Вы просили ваш телевизор принести. Вот вам!
— Благодарю, Мария. А кто отломил ему рог?
Мария топчется на пороге:
— Там, в прозекторской, с двумя рогами стоял, работал. А тут… Извините. Ну, может, ввинтите как-нибудь? Если вы по рогам мастер, конечно.
— Мастер. Именно по рогам. Бо-о-ольшой мастер!.. Как, впрочем, и по копытам… Ввинчу. Уж непременно, Мария. Потому что ро2 га должно быть два! У телевизора,
как у всякой порядочной нечисти…
175
Ящичек включился сразу: человеческий самец и самка влажно елозили по губам губами, чавкая и чмокая,
— ну — свиньи — и — свиньи —
но вот самец изловчился и втянул в рот женское лицо едва не до бровей. В резком приступе отвращенья Цахилганов стукнул по ящичку кулаком:
— Тошно! Изыди… Вампирят, сволочи.
Изображенье вздрогнуло от удара, зарябило, а звук сбился на шорох, шум, шелест,
словно экран заносила эфирная пыльная буря.
И тут пыль, опять…
Боже, отчего же, отчего так мучит Цахилганова, совсем не причастного к репрессиям, этот страх — слепящий, иссушающий, колючий страх перед чёрной пылью Карагана? Перед летающим по ветру, бьющимся в стёкла окон, прахом?
Неужто вправду мы наследуем грехи вместе с группой крови и несём их в себе вечно, не находя покоя?
Наконец он нашёл нужную кнопку.
И всё стихло…
Уж лучше смотреть в экран окна.
176
Своих больных город отодвинул на самый край — больничные корпуса глядят туда, где небо, степь и кромка далёкого горизонта,
и обширные, на многие километры,
провалы от брошенных шахт.
А умершим город оставил одну только степь, с её тремя городскими кладбищами за дальними террикониками.
Выходит, для успокоенья Цахилганов спешил — туда? В Караган мёртвых? Воистину, спешащий спешит к могиле…
И дальше, чем мёртвых, город отодвинул от себя полумёртвых-полуживых, огородив их колючей проволокой, как зверей. Тех, кого называют уголовниками. Не пропадать же было совсем лагерям, оставшимся после политзаключённых…
