— …А погода у вас какая? — заинтересовался вдруг он. — Погода?
— Хорошая. Град идёт.
— Серьёзно? — оживлённо расспрашивал Цахилганов. — …И крупный?
— С мышиное яйцо.
— Надо же!
Глупо изумившись, он смолк:
Степанида уже положила трубку.
156
— Вот тебе и естественный отбор, — спрятал телефон Цахилганов.
Внешнему разговор этот, видно, казался либо слишком болезненным, либо слишком скучным: он оставался безучастным. И тогда Цахилганов продолжил, вытянувшись снова, заложив руки под голову:
— Ну, я-то в естественном отборе — точно: участвую во все лопатки. Наказываю развратников! И поделом им, так ведь?
— Как сказать, — норовил уклониться Внешний.
— Нет, давай поглядим на это с такой стороны. А не занимаюсь ли я, грешный, как раз праведным делом? Разоряю грешников. Тем, что продаю им порнуху. Так ведь?
Это даже очень нравственно: безжалостно наказывать порочного — рублём.
Обираю их, гадов, и буду обирать!
— Не так уж сильно и обираешь. Тебе ведь лень разворачивать большое дело. С большими хлопотами и с большой суетой. К счастью, лень.
— Решительно лень! Потому что… Всё, что сложно, того не существует, — с удовольствием, в который раз, подтвердил Цахилганов. — Ну, немного обираю, немного…
157
Да, обирает немного — но денно и нощно,
потому в подвале, под его офисом, сидят,
в три смены, бледные писари,
перед тремя сотнями нагретых панасоников,
с пультами в руках,
и копируют, копируют порнофильмы.
А дежурный малый с коротким ножом вспарывает и вспарывает целлофан над очередным картонным коробом, готовя чистые видеокассеты к записи,
— и — не — разгибает — этот — малый — спины — своей — сильной — по — десять — часов — в — сутки —
но Цахилганов и платит! В отличие от многих, ничего-то в этой жизни, между прочим, не умеющих, как только вымирать от своей честности и от порядочности своей.
Он даёт работу и пропитанье малым сим!
А смотрит ли в безысходности человек, достаточно ли чиста рука, протянувшая ему хлеб насущный?
Белые рабы, загнанные в подвал Цахилганова, множителя порнографии, готовы руки ему целовать. Лишь бы не потерять возможность быть его безропотными слугами, слугами порока. Потому как безработица — это затяжная, тяжёлая смерть. И ею медленно умирают миллионы на просторах расколотого Союза…
— Да знаешь ли ты, макрокосм, кто такой Цахилганов?!.. Я спаситель тех несчастных, которые мечтают о труде! И я же — разоритель развратников!
…Герой демократического труда, короче.
158
— Ты — множитель греха, вообще-то, — уточнил Внеш-
