И будут они злее всех прежних хозяев.
И наши люди перестанут быть людьми.
Потому что потеряют такую возможность
уж на веки вечные».
211
«…Да ты, Иван Павлыч, все эти годы тут мёртвый, что ль, ходишь? А как же у тебя лампа-то горит? Без подзарядки?» Это Пётр Миканорыч, значит, его спросил. А он на это:
«Так и горит. Тут энергии много…И до тех пор будет гореть моя лампа, — говорит, — покудова там, наверху, Любовь будет жива!.. А если только Любовь наверху погибнет, в ту минуту Солнце взбесится. Искра от Солнца землю пробьёт, и по вентиляционным колодцам та искра солнечная пролетит, и лампы моей достигнет.
Две энергии тогда — небесная и подземная — на этой лампе моей замкнутся. И взорвётся она страшным взрывом. И не будет уж меня больше. И от этой вот лампы тогда весь мир — взорвётся! Если Любовь умрёт…
Но если только люди там, на верху, вернут Любовь из самой смерти, тогда этим взрывом сметёт
всё мировое зло! А невинные невредимы останутся».
Цахилганов молчал, разгадывая странный смысл аллегории. Потом произнёс в раздумьи:
— Вольтова дуга, что ли? Замкнётся дуга перегревшегося разъярённого избыточного живого Солнца — и чёрного Солнца, подневольного, подземного…
Энергия — недовоплощённых — судеб — времён — коллективизации — сольётся — с — энергией — недовоплощённых — судеб — времён — демократии — и — всё — это…
212
Мария глядела на него недоверчиво:
— Чудное говорите. Не здоровы как будто. И глаза у вас красные. Может, нафтизину вам дать? Закапаете. Что-то не понимаю я ваших слов.
— А я понял, понял, — снисходительно кивал Цахилганов. — Всё складно у вас. Эта вольтова дуга замкнётся на старике, ушедшем в пламя, когда умрёт Любовь… Но если Любовь в эти сроки вернётся из небытия, то эта вольтова дуга замкнётся как-то иначе, ко всеобщему благу…
Мудрёно, однако.
Медсестра, казалось, больше его не слушала. Но аллегорию, по-своему, тут же и подтвердила.
— А жену-то вашу — как зовут? — быстрым шёпотом спросила она.
— А? — рассеянно отозвался Цахилганов.
— Любовь, — назидательно сообщила ему Мария.
— И что с того?
— А вот и понимай! — осердилась медсестра. — За то, что мы за ней смотрим, нам денег брать никак нельзя, милок… Нет. За такое денег не берут… Мы ведь сразу поняли, как она сюда попала: всё совместилось! Вот, значит, про какую Любовь Иван Павлыч Яр предупредить являлся. А Пётр Миканорыч, сосед наш, сразу нам рассказал…Ну, извините, что не так. А деньги ваши больше нам не суйте. Вам, конечно, барами везде охота быть. А нам — слугами — неохота. Мы к этому не привыкшие. Извините.
