— Государя боитесь, а бога надо больше бояться, — неожиданно громко сказал митрополит, — прискорбны и паскудны дела ваши, опричники.
Когда он вышел на площадь, полупьяный князь Михаил Черкасский заковал его в железные цепи.
Неподалеку от церковных дверей стояла старая кобыла с облезлым хвостом, запряженная в мужицкие дровни. Опричники с воем и криками бросили на них старика. Малюта Скуратов и Василий Грязной сели сзади, и ездовой ударил сапогами по ребрам тощей кобылы. Люди выбегали из дверей храма, бежали вслед за дровнями и просили у старика благословения.
Владыку везли узником в монастырь Николы Старого на Никольской улице. По приказу царя ему приготовили место в скотном хлеву на смрадной соломе.
Ночью царь Иван долго молился. Спальники у дверей дрожали от страха, слыша тоскливые вопли царя, распевавшего покаянное:
Труба трубит,
Судья сидит.
Животная книга
Раскрывается…
Увы мне грешному, горе мне окаянному, ох мне скверному…
11 ноября митрополитом всея Руси был торжественно избран архимандрит Троице-Сергиева монастыря Кирилл.
Уставший от многих забот, царь Иван уехал в Можайск отдыхать и охотиться на зайцев.
Глава двенадцатая. В ОТЧИНЕ БОЯРИНА ИВАНА ПЕТРОВИЧА ФЕДОРОВА
На деревню Федоровку опричники нагрянули рано утром. Дома содрогались от топота конских копыт, выстрелов и громких криков:
— Гой-да! Гой-да!
В черном шелковом стихаре, окруженный знатными опричниками, появился царь Иван. Под его одеждой серебрилась кольчуга, на голове торчал высокий шишкастый шлем.
Посреди широкой улицы стрельцы поставили дубовую колоду, привезенную на особой телеге, положили на нее топор с короткой ручкой.
Опричники выгнали на улицу мужиков. Дьяк Дмитрий Пивов зычным голосом прочитал царский указ о изменных делах боярина Ивана Петровича Федорова.
Испуганные царским наездом мужики молчали.
Царь Иван вынул саблю из ножен и поднял ее кверху. Две сотни опричников, потрясая оружием, бросились в толпу.
Видя неминуемую смерть, мужики стали отбиваться. Некоторым удалось вырваться из рук палачей. Тогда их догоняли всадники и рубили саблями.
Царь по-татарски сидел в седле и, подбоченясь, следил за казнями. Ноздри орлиного носа вздрагивали, глаза расширились…
На улицу выбежали мужицкие жены и, упав на колени, с плачем молили царя о милости. Со всех сторон слышалась бабья голосьба.
— Помилуй наших мужиков, великий государь, — кричали женщины, — не виновны они! А мы без них с голоду умрем вместе с детками!..
Поправив дрожавшей рукой сползший на глаза шлем, царь мигнул опричникам, и мужицких жен, осмелившихся просить за мужей, выпороли плетьми у него на глазах.
