— Моя жизнь принадлежит вам! — пылко воскликнул Саша.
— Щедро… А что мне с ней делать? Скажи лучше, этот… Бергер привез паспорт для шевалье?
— Да, паспорт в его камзоле во внутреннем кармане.
— Сережа, пойди, поищи в тряпках этого…
Саша сидел на полу и завороженно смотрел на Анастасию. Вокруг — перевернутые кресла, пол усеян битой посудой.
— Странно, — сказала Анастасия. — Я не помню твоего лица, но хорошо помню фигуру, и эту манеру… голова набок… Где?
— Под вашими окнами… Потом возле кареты, увозившей вас.
— Так это был ты? — лицо Анастасии приняло ласковое выражение, словно друга увидела. — А я все думала, кто провожал меня в дальнюю дорогу? — она встала. — Что о моей матери знаешь?
— На дыбе висела.
— Ой, как люто! — задохнулась Анастасия, опустилась рядом с Сашей на пол и заплакала, уткнувшись в его плечо. Саша замер.
— Государыня дала обет не казнить смертию, — прошептал Саша.
— Значит, кнут. В умелых руках до костей рассекает, я знаю. Мама!.. — всхлипнула она по-детски.
— Я люблю вас.
— Вот и хорошо, — согласилась Анастасия. — Люби меня, Саша-голубчик, — слезы текли по ее лицу. — Хорошо, что дома обо мне кто-то будет тосковать. Меня в Париж везут, как холопку, невенчанной. Француз говорит, что я холодная, студеная. Не хочу с ним под венец идти.
Она взяла Сашу за руки, пытливо посмотрела ему в глаза.
— Исполни, Саша, мою последнюю просьбу, — она склонила голову и осторожно сняла с шеи крупный, усыпанный алмазами крест. — Передай это моей матери, — она помолчала, в свете камина крест ярко вспыхнул. — Есть такой старый славянский обычай… Крест этот маменька палачу отдаст. Палач станет ее крестным братом и… пощадит свою сестру.
— Я передам, — Саша надел крест на шею.
— Казнь будет всенародной. Ты пойди туда, донеси до нее мои молитвы.
— Все сделаю, как говоришь.
Размахивая паспортом, в комнату ворвался радостный де Брильи.
— Звезда моя, через неделю мы будем в Париже! — крикнул он и тут же замер в изумлении. — Сударыня… почему вы обнимаетесь? Немедленно встаньте!
Анастасия повернула к французу распухшее от слез лицо.
— Этот мальчик — последний русский, с которым я говорю. Он меня жалеет.
Она прижалась к Саше, но де Брильи схватил ее за руку, рывком вырвал из Сашиных объятий.
— Мне надоел этот «последний русский» — и «предпоследний» тоже! Мы уезжаем на рассвете, — и он увел Анастасию из комнаты…
Саша вошел в комнату к Бергеру. Курляндец лежал на кровати под балдахином и стонал. Рука и шея его были плотно перебинтованы.
