Он принялся перебинтовывать руку Старкову, делая это размашисто и небрежно.
— Объявят о казни? — догадался Старков и как-то посветлел лицом. — Зачем тогда перевязывать? Для виселицы и так сойдет.
— Чего тебе объявят, мне неведомо, — тем же враждебно-резонерским тоном сказал санитар. — А порядок должон быть. Врач завсегда осматривает осужденного перед казнью.
— Здоровье — это главное? — хмыкнул Старков. — Разве можно простуженного вешать? Гуманисты, мать их!.. Эй, полегче, чего так дергаешь?
— Ишь какой нежный! Чужой жизни не жалеешь, а к самому не притронься.
— Я нежный! — дурачился Старков. — И вешать меня нельзя — ручка болит. Вот подлечите — тогда другой разговор. Да при таком санитаре я тут до старости доживу.
— Авось не доживешь, — злобно пообещал санитар, закрепляя повязку.
Он собрал свою сумку и пошел к двери.
— Тебе на живодерне работать — цены б не было! — крикнул ему вдогон Старков.
Он прилег на койку, закрыл глаза, и сразу подступило видение…
Он сжимает в руке бомбу…
Великий князь, провожающий взглядом своих сыновей… Подъезжает «даймлер», откуда выскакивает молоденький адъютант с бюваром в руке, бежит к Великому князю…
Филеры начинают свое обходное движение к бомбисту…
С другой стороны приближаются унтер и солдат.
Все последующее идет в замедленном изображении.
Великий князь похлопывает адъютанта, обнимает за талию, треплет за ушком…
Гороховые пальто все ближе…
Стражники все ближе…
Адъютант прыгает в машину. Она козлит…
— Такая ваша планида! — шепчет Старков и замахивается бомбой…
Рванулась машина прочь…
Выдохнул голубой дымок Великий князь…
Чудовищный взрыв расколол мироздание…
— Хорошо, — шепчет лежащий на койке Старков. — Как хорошо!..
…Другое видение населяет вакуум его отключенного от деятельной жизни сознания.
Старков сидит за самодельным столом в крошечном закутке — земляной заброшенной баньке — и при свете керосиновой лампы начиняет бомбу. Перед ним аптекарские весы, мешочки с селитрой, порохом, бутылочки с кислотами, пружинки, проволочки, куски разного металла. Он так ушел в свое тонкое и опасное занятие, что не сразу услышал сильный стук в дверь.
Но вот услышал, и рука сама потянулась за револьвером. Он оглянулся, ветхая дверца вот-вот готова сорваться с петель — ее пинают снаружи ногами.
Старков спрятал револьвер в карман кацавейки, взял тяжелый молоток, подошел к двери и откинул крючок.
Перед ним стоял мальчик лет двенадцати с заплаканными глазами.
— Чего не отворяешь? — сказал он басовитым от слез голосом.
