— Ну и холодняшка!.. Рук, ног не чую, душа в льдинку смерзлась!.. — и засмеялся дребезжащим стариковским смешком.
Полицейский, злодей, палач — нет, бедный брат в человечестве, замороченный жизнью неудачник, окоченевший старик, доживающий скудную жизнь.
Рука Старкова так и осталась в кармане. Тут подкатили неказистые саночки, запряженные сивой лошаденкой. Косоуров сел в них и, будто догадавшись тайной душой о непростой связи с прохожим человеком в дохе, помахал Старкову рукой…
…И снова тюремная камера.
— Как это прекрасно! — воскликнула Мария Александровна. — Жаль, что вы не встретились взглядом с моим Кириллом. Он остался бы жив.
— Нет, — жестко сказал Старков. — И Косоуров не был бы жив, попадись он мне сейчас. Я дал ему уйти, а он накрыл явку. Я предал товарищей своей мягкотелостью. Это был урок на всю жизнь.
— Но ведь Косоуров не входит в вашу тысячу, — сказала Мария Александровна. — Сколько же придется убивать, чтобы построить этот храм на крови?
— Но храм будет!
— Какой ценой! На злодействе может взойти вертеп, а не Божий храм.
— Звучно сказано, но мимо. Зря я вам рассказал, вы ничего не поняли.
— Поняла: у вас в жизни был добрый поступок. Вам это зачтется.
— Говорю, вы ничего не поняли! — сказал Старков. — Это мой провал, стыд, предательство!
Он сунулся за своим табачным запасом.
— Подождите, — сказала Мария Александровна. — Я принесла вам папиросы.
В камеру заглянул надзиратель.
— Осмелюсь доложить, Ваше Высочество, господину преступнику положена прогулка!..
…Мария Александровна и Старков сидят на скамейке во внутреннем дворе тюрьмы. Она роется в своей вместительной сумке и достает плоскую деревянную коробку, похожую на пенал. Открывает ее и протягивает Старкову: там лежат длинные тонкие папиросы.
— Медом пахнут, — заметил Старков.
Он взял папиросу, покрутил в пальцах, чтобы лучше курилась, посыпались табачинки.
— Слабая набивка. Самонабивные? — спросил он, прикуривая от зажженной ею спички.
— Да, муж всегда сам набивал. Он много курил. Я ничего в этом не понимаю, но табак должен быть очень хороший.
Старков инстинктивно вынул папиросу изо рта, ведь ее касались руки убитого. Но, заметив довольное выражение на лице Марии Александровны — как же, потрафила! — пересилил отвращение.
— Это из экономии? — спросил с улыбкой.
— Да! — простодушно откликнулась Мария Александровна. — У мужа был принцип: не бояться случайных трат и экономить на повседневном.
— Как понять?
— Он мог выбросить уйму денег на арабского скакуна или английское ружье, но у нас был очень простой стол…
