Я не знаю, что говорили вначале, о чем его спрашивали, что он отвечал. Я был слишком взволнован, чтобы слушать или понимать.
— Итак, — сказал судья, — вы признаетесь в том, что нанесли удары полицейскому, который арестовал вас?
— Не удары, но удар. Когда я пришел на площадь, где должно было произойти наше представление, то увидел, что полицейский ударил по щеке мальчика.
— Но этот мальчик не ваш сын!
— Все равно, я его люблю, как сына. Я не мог вынести того, что мальчика бьют. Я быстро схватил руку полицейского и помешал ему ударить еще раз.
— А вы сами ударили полицейского?
— Да, когда он меня схватил за ворот. Я забыл, что это полицейский и бросился на него.
Полицейский, в свою очередь, рассказал все, как было дело, но он останавливался, главным образом, не на ударе, а на том, как насмехались над ним, над его голосом и его фигурой.
Во время этих показаний Витали, вместо того, чтобы слушать со вниманием, смотрел по сторонам. Я понял, что он ищет меня. Тогда я пробрался между любопытными в первый ряд.
Он заметил меня, и его печальное лицо просветлело. Я чувствовал, что он счастлив, видя меня.
— Что вы можете сказать в свою защиту? — спросил его, наконец, судья, когда полицейский кончил свой рассказ.
— Мне прибавлять нечего, — сказал Витали, — но ради ребенка, которого я люблю и который останется один, прошу вас смягчить свой приговор и разлучить нас на возможно короткое время.
Я надеялся, что теперь моего хозяина выпустят на свободу. Но этого не случилось.
Судья строгим голосом прочел свой приговор. Витали обвинялся в оскорблении словами и действием представителя власти и присуждался к двухмесячному тюремному заключению и уплате ста франков штрафа.
Два месяца тюрьмы!
Сквозь слезы я увидел, что Витали, в сопровождении жандарма, увели в ту самую дверь, в которую он недавно вошел. Дверь затворилась, и я остался один.
Два месяца разлуки!
Куда я пойду?
С тяжелым сердцем возвратился я из суда к себе на постоялый двор. На пороге стоял хозяин, который, увидев меня, немедленно задал вопрос:
— Ну, чем окончился суд над Витали?
— Он приговорен к двум месяцам тюрьмы и штрафу в сто франков, — ответил я, намереваясь пройти в свою комнату, чтобы наедине отдаться своему беспредельному горю.
Но хозяин преградил мне путь и спросил:
— Что же ты будешь делать эти два месяца? Есть ли у тебя деньги, чтобы содержать себя и собак?
— Нет.
— Не рассчитываешь ли ты тогда, что я позволю тебе прожить эти два месяца здесь? Витали задолжал мне довольно много денег, и я не могу еще два месяца кормить тебя и собак, не зная, сможет ли Витали когда-нибудь расплатиться со мной за все это. А потому лучше всего забирай сейчас своих собак и уходи из моего дома.
