— Знаешь, Валюхан, — заметил я. — Они с жиру бесятся, а если бы вот ты занимался бизнесом на музыкальном фронте, я слова бы не сказал.
— Да мне просто некогда, — усмехнулся он. — И потом я торгашей не перевариваю.
Отец мой как-то матери говорил, что не переваривает продавцов, таксистов и официантов.
«По одному нахалу обо всех судишь? — возразила ему >она- Среди них много достойных людей». «Наверняка много» согласился отец. — Уж такой я невезучий: мне они почти не попадались. Я за свою жизнь столько «жалобных книг» исписал — потолще «Трех мушкетеров» получилось бы. И слово-то какое противное: «жалоба»! Значит, они из меня жалобщика делают? Зачем им «книги» такие даны? Значит, заранее знают их натуру. Удивляюсь, что еще «челобитных книг» или каких-нибудь там «плаче-вопиющих ведомостей» нет!»
Юрик нам рассказывал, что во время олимпиады в Москве торговлю вели сотни студенческих отрядов. Молодые продавцы, всегда с улыбкой, никакого обсчета, никакого недовеса. И «жалобная книга» на виду, а не у директора магазина дома под подушкой. Не поверите: за всю олимпиаду во всей Москве, где работали студенты, ни одной жалобы не появилось. Так что торговец торговцу — рознь.
Мы с Валькой не спеша дошли до кладбища, обогнули его с тыла, перелезли через ограду и прокрались к лазу подземного хода. Тихонько открыли люк, спустились по ступенькам.
Валька включил свой прожектор. Стало светло, как в операционной.
— Этот ход куда ведет? — спросил он.
— На остров.
— А этот? — свернул вправо Валька.
— Сам видишь, в тупик.
Мощный луч уперся в самую стенку из нового кирпича, перегораживающую проход.
— Там по пути других ходов не было? — поинтересовался Валька.
— Один только. Во двор монастыря ведет. Он тоже теперь новой стеной перекрыт… И сыро. Вода с потолка капает.
— Ну, для любой мастерской сырость — смертельна. У меня даже в погребе сухо. — Валька внимательно обводил лучом фонаря тупик.
Подошел к самой стенке. Его черный силуэт выделялся на ней, охваченный круговым сиянием от фонаря.
— Может, выстучать стену? — приблизился я к нему.
— Незачем, — с удовлетворением ответил он. — Гляди.
В кладке едва заметно выделялось что-то похожее на полукруглую дверцу, тоже сложенную из кирпича.
— Кирпичи-то на дверце нарисованы! — воскликнул Валька и поцарапал по ней ногтем. — Фанера, раскрашенная под кирпич. Ничего себе!
Он достал из чемоданчика остро отточенную стамеску и, вставив ее в зазор между фанерой и кирпичами, открыл дверь. Луч фонаря ворвался в просторное помещение.
