Мне почему-то все время вспоминалось то, что он сказал тогда Сашке у входа в сторожку, когда я, выйдя через люк из подземного хода, попал на кладбище. Он сказал что-то вроде «приходи подземным ходом прямо в мастерскую». Значит… Значит, в мастерскую можно пройти из подземелья, минуя сторожку?
Утром я поделился своими соображениями с Валькой.
— Плохо смотрел, — упрекнул он меня.
— Не пойму, — размышлял я, вспоминая. — Слева был тупик, перекрытый стенкой, справа ступеньки к люку. Никаких других ходов…
— Вместе сходим, — проговорил Валька, — если тебе сегодня не покажут.
После тренировки я небрежно предложил Сашке и Королю:
— Пошли к Федотычу.
— Разбежался, — отказался Сашка. — Он не приглашал.
— Откуда знаешь? Ты его видел? Он же вчера звал, — возразил я.
— Заходил я к дядьке. Экскурсия откладывается на неопределенный срок, — отрезал Сашка.
Руки у меня были теперь, что называется, развязаны. Вступал в действие план, намеченный с Валькой. Я поспешил к нему.
— Не уверен, сможем ли ту дверь открыть, — сомневался я. — Тогда-то мне повезло — ножиком удалось.
— А инструмент на что? — потряс Валька увесистым звякающим чемоданчиком. — Дело мастера боится.
В том, что он мастер, я не сомневался.
Еще он мне похвастался фонарем. Такие я видел лишь у кондукторов поездов. Не фонарь — прожектор.
— Может, и ружье возьмем? — кивнул я на двустволку, висящую на ковре в Валькиной комнате, — память об отце, скитавшемся неизвестно где по нашей необъятной отчизне.
— Угу, — рассеянно произнес Валька. — Предпочитаешь пулемет Дегтярева или базуку? Сойдемся на рогатке?
— Мало ли что, — неопределенно молвил я. — Опасность подстерегала их на каждом шагу, но им, вооруженным до зубов, сам черт был родным братом, а ведьма — сестрой. Они…
— Аут, — прервал мои восклицания Валька. — Извини, в больших дозах я тебя выносить не могу.
— Недержание речи, — промямлил я. — Какой Цицерон пропадает!
— Если бы Цицерон пообщался с тобой полдня, он попросил бы изолировать его в одиночке. Лет… на пять, — прикинул срок Валька.
Он неожиданно наметил путь — через кладбище, а не с острова из часовни. Так сказать, доказательство теоремы от обратного.
Валька — человек практичный. И считает всякую романтику, которой заразил нас Король, чепухой и бредом, не стоящим выеденного яйца. Яйцо-то хоть можно съесть!
Я однажды давал ему почитать А. Грина, и Валька потом обозвал его романтические произведения сказочками. Вальку можно понять: он с малолетства вкалывает. «Я городской деревенский житель, — говорит он. — За водой сходи, дрова наколи, уголь загрузи, кабанчика накорми, навоз за ним убери, за курами последи. Все удобства — во дворе. И трудодни не записывают. Та еще романтика!»
