— Так придете?
— Может быть, но я думаю завтра в Москву.
— Но если останетесь? — умоляюще говорила она.
— Ну, если останусь, — сдавался Чехов.
— Так заглянете?
— Не могу сказать…
Он медлил, предоставляя ей спуститься вниз, из боязни, чтоб она не предложила провожать ее.
— Я жду вас! — крикнула она снизу.
— Очень рад! — отвечал он сверху и, обратившись ко мне, прибавил:
— Какая милая, но назойливая дама!
— До завтра, Антон Павлович! — Как слабое эхо донеслось откуда-то.
Часу в двенадцатом дня меня будят.
— Письмо от г-жи N. Ждут ответа.
— Что такое? Ведь только что ушла…
Читаю.
"Антон Павлович прислал мне записку. Он очень болен. Не прилагает адреса. Ради Бога, где он остановился?"
Сообщаю ей адрес и удивляюсь, когда успел А. П. заболеть, да еще уведомить об этом г-жу N.
Проходит дня три. Еду по Невскому. Вижу, шагает Антон Павлович; выскакиваю из саней.
— Вы здоровы?
На лице его явное недоумение.
— Или я со вчерашнего дня не проспался, или все сошли с ума, — говорит он. — Я сейчас получил письмо от этой толстенькой дамы. Я здоров, как бык, а она почему-то соболезнует. Теперь вы! Что за чертовщина! Я только что отправил вам письмо по этому поводу.
Оказалось, что писательница не разобрала спросонья письма, полученного от кого-то из знакомых, и вообразив, что оно от Чехова, стала пороть горячку.
Потом Чехов при каждой встрече у меня спрашивал:
— А что жива эта толстенькая дама? Мне очень хочется пустить ее в какую-нибудь комедию. Да скажут — утрировка.
Насколько Чехова манила прежде петербургская сцена, настолько после провала "Чайки" он получил от нее отвращение, — и всегда говорил:
— Нет, знаете, все-таки лучше от нее подальше. В последний раз встретился я с ним года за полтора до смерти.
— Все в Финляндии живете? — спросил он.
— В Финляндии.
— Счастливец. А я — все в Ялте. Как она мне претит. Сколько раз я вспоминал вас. Я понял только теперь, — почему вы не любите Крыма и остерегали меня строиться там. Если живешь в Крыму, на север уже нельзя возвращаться, — надо закупориться там навсегда. А то приедешь на север — и все равно как в теплый стакан нальешь холодного молока: непременно треснет.
— Я не люблю жары, а холод переношу с удовольствием, — сказал я.
— Да, холод здоровее! — задумчиво ответил он. — Жар расслабляет и приводит в нервное состояние…
Потом помолчав прибавил:
— Нам, писателям, необходимо каждый раз на ночь обтираться одеколоном. Это одно успокаивает нервы и дает сон.
