— Антон Павлович, голубчик! За нос он вас водит. Здоров он, как мы с вами. Просто симуляция.
У Антона Павловича перекривилось пенсне на носу от неожиданности.
— Что вы говорите?
— Да уж поверьте… Спросите у хозяина… он подтвердит. Чехов помолчал с минуту. Опять ушел в кабинет и начал возиться с пациентом снова.
— Да тащите вы его сюда! — говорили мне, — что его там морочат…
Я пошел за Чеховым.
— Дайте бумажки и чернил, — попросил он. — У вас аптека недалеко?
Он присел к моему столу, написал рецепт, наверху поставил со знаком восклицания statim! и собрался сам пойти, несмотря на четвертый час утра.
Я убедил его послать прислугу. Тогда он начал таинственно совещаться с горничной. Я видел, как он давал ей три рубля и говорил:
— Вас не больше как на пять минут задержат. Скажите, что доктор не уезжает от больного и ждет лекарства.
А. П. вернулся к нам. На губах его играла какая-то неопределенная улыбка. Дамы спрашивали, как себя чувствует С.
— Ему нужен покой, — сказал Чехов. — Я его просил не вставать. Через четверть часа он будет здоров.
Он пил кофе и джинджер, все поглядывая на часы, как бы в предвкушении какого-то приятного ожидания. И в самом деле — через четверть часа микстура была принесена.
Антон Павлович с торжеством отправился в кабинет.
Здесь, еще раз участливо справившись о здоровье больного, он сказал:
— Сейчас вы себя не узнаете.
Он развернул бумагу, вынул флакон, тщательно прочел сигнатурку, затем оторвал ее и сунул в жилетный карман, как бы истребляя все следы преступления. Потом попросил столовую ложку, поболтал содержимое в склянке и попросил меня уйти.
Через минуту он торжествующий вернулся в столовую, по дороге сунув горничной в руку остатки флакона и сказав:
Вылейте эту дрянь сейчас же.
— Ну, что? — спросили его. — Как?
— Сейчас придет, — отвечал он.
И художник действительно явился. Лицо его сохраняло следы какого-то странного изумления, — точно какое-то явление "непостижимое уму" открыл ему Чехов. А Антон Павлович, наклонясь к уху моему, сказал:
— Я поклянусь вам самым дорогим, что у меня есть теперь в жизни, — тем гонораром, что я послезавтра получу из магазина "Нового Времени", что художник при мне более симулировать никогда не будет.
Я так и не узнал, что ему преподнес Антон Павлович, — но думаю, что впечатление от снадобья было поразительное.
Разошлись от меня по-петербургски, — должно быть, часу в седьмом утра. Помню, что благовестили все церкви. Дама-писательница спрашивала уже на лестнице Антона Павловича:
