* * *
Вот черт, как неудобно получилось. Хотя глядя непредвзято, меня не прибавится и не убудет, а парень всего лишь доступным способом выказал благодарность за спасение. Помнится, я тоже был весьма рад и счастлив, когда ушел от запекания на углях. Правда, руку Лису не целовал. И чтоб замять неловкость момента, я спросил первое, что пришло в голову, раньше чем сообразил, что опять сморозил явную глупость:
— Сам как вообще? Цел? А то ты вопил, словно тебя уже четвертовали.
Ответ монаха огорошил меня еще больше:
— Да, ваше сиятельство. Я ведь жуткий трус и совершенно не переношу боли. Отец-игумен всегда приговаривал, что наказывать Митроху нет проку. Поскольку до первого удара я ору так, что у настоятеля розги из рук выпадают, а после — теряю сознание. А зачем сечь бесчувственное тело? Так что меня больше молитвенным покаяниям подвергали да посту.
Занятное рассуждение и объяснение почти дистрофической чахлости парня. Откуда взяться плоти, если регулярно голодать? Но меня больше заинтересовал другой вопрос.
— Сиятельство? С чего это ты меня так величаешь?
— Простите, ваша светлость… — немедля повинился тот. — Я с детства слаб глазами. А ночью так и вовсе слепой становлюсь. Не разглядел…
Теперь стало понятно, почему монашек так странно держит голову. Он и в самом деле прислушивался, ориентируясь по звуку.
— Это у тебя куриная слепота.
— Куриная? Почему куриная? — забеспокоился тот.
— Болезнь глаз такая. Как раз от голода и общей слабости организма возникает. Или от старости… Лечится хорошим питанием. В общем, ничего страшного.
— Угу… Особенно, если впотьмах лбом обо что-то приложиться или в яму упасть.
Парнишка, похоже, не был согласен с таким пренебрежительным отношением к его недугу. А поскольку я не был уверен в скоропалительном диагнозе, то с медицинского ликбеза перешел к вопросу, интересовавшему меня гораздо больше:
— Ну, как бы там ни было, а обознался ты, парень. Я не знатен. Так что не стоит величать меня незаслуженными титулами. В иных странах за это можно головой поплатиться.
Монашек дослушал с самым серьезным выражением лица и понятливо кивнул.
— Прошу прощения, ваша милость. Что со слепца взять…
Потом помолчал и, поняв, что я не намерен продолжать эту тему, почти шепотом произнес:
— Один совет позволите?
— Почему нет? — я подтянул к себе вторую котомку. Тоже не очень большую, но набитую туго, под завязку. — Ты же денег за него не просишь. Излагай…
— Если хотите подольше сохранить свое происхождение в тайне, наденьте перчатки. Их можно объяснить ожогами или другими неприглядными шрамами.
