На рассвете в тупик поставили несколько классных вагонов. То, что прибыли они с фронта, было понятно всем по разбитым, наспех заколоченным чем попало окнам.
Спешили к составу люди. Молодые и старые, заводские и с чистой работы. В стайки собирались мальчишки. Испуганно льнули к матерям девчонки. Народу — как на демонстрации.
Но ни один человек не приблизился к вагонам, чтобы — упаси бог! — ненароком не потревожить тишины. Ждали. И ничем — ни посторонним словом, ни случайным действом — не нарушалось физически осязаемое, словно застывшее в воздухе предчувствие горести.
У женщин в узелках гостинцы. Сердце подсказывало: здоровых с фронта не повезут, а к больному, как и к малому дитю, с пустыми руками наведываться грех.
Какие лакомства оторвали они от своего давно оскудевшего стола? Сочень с кашей? Яичко? Закрасневшую на солнцепеке помидорку?
Венка был уже здесь: от их дома до тупика — рукой подать. Ему передалось общее настроение, и его охватило занудное, как заноза, беспокойство. Это была тревога за отца. Где-то он сейчас? В окопе? В походе? А может, раненный в таком же вот почерневшем от гари вагоне?
Поискал глазами мать. Рядом с ней спокойней.
Проскрежетав ржавыми петлями, дверь крайнего вагона отворилась, и из глубины тамбура показались две медсестры.
— Где мы? — устало спросила та, у которой в волосах броская седина. — Мы из Смоленска…
«Смоленск! Смоленск!» — словно круги на воде, побежали от вагонов причитания. Толпа заколыхалась, загудела.
— Мамочка-а! — заголосила некрасивая от беременности молодуха. — Володя-то наш… ведь там, в Смоленске! Господи!
Женщин будто кто подхлестнул. Заметались вдоль состава, спотыкаясь о шпалы и давя друг друга.
— Милый, не слыхал случаем: нету средь вас Коршунова с Мартеновской слободы? Порфирия, говорю, с Мартеновской… Коршунова… — Высокая женщина, привстав на цыпочки и стараясь перекрыть шум и гам, выкрикивала скороговоркой просьбу и протягивала к окну узелок.
А оттуда, как из другого, безмолвного, неулыбчивого мира, льнули к стеклам усохлыми, без единой кровиночки личиками отрешенные от всего страдальцы.
Бесшумно подкатил красивый автобус. Один из военных — нескладный, гимнастерка колом — подошел к вагону.
— С прибытием, коллеги! — обратился к медсестрам. Спохватившись, вскинул руку к виску, представился.
Та, что постарше, уточнила:
— Наш главный в третьем вагоне…
— Не до церемоний! Начнем с вашего. Ходячих отправим автобусом, тяжелораненых — на грузовиках…
